Поиски слова

Я брал с натуры немало и немало неприятностей имел от своих прототипов — десять, пятнадцать лет тому назад. Теперь тайное делается явным еще быстрее, почти сразу с письменного стола: радио, телевидение, печать. И надо считаться с этим, если пишешь с натуры,— и маскировать в большей мере эту натуру, живых людей, и, вместе с тем, не принижать главное ради временных условностей.

Это нелегко, но ничего не поделаешь — правда всегда была и будет самым современным и необходимым.

***

Когда-то где-то далеко какие-то страшные люди совершали большие злодеяния — я читал о них, слышал и не думал, что это также были обычные люди.

Но вот пришла война, и мои знакомые — здесь, теперь и навсегда — стали неожиданно из обычных страшными.

И это — страшнее всего.

Думал так, оторвавшись от хороших стихов Матвея Грубияна: на минуту представив живо, как знакомые мне евреи из нашего Tурцa смотрели на обыкновенных, давно и, казалось, очень хорошо известных жителей местечка, некоторых соседей, вдруг ставших полицаями и убивающих их по чьему-то плану, очень далекому от их настоящих человеческих интересов...

Это страшно. Об этом нужно писать.

***

Читаю прозу Петефи.

С тем же наслаждением, «на той же струне», как перечитывал недавно Бернса.

Прервал чтение, чтобы позвонить старшему, давно любимому собрату по перу, который занемог.

— Ну как ты там себя чувствуешь?

— Да уже, брат, за столом. Не пишется... Сижу, вздыхаю, как конь над пустым ушатом...

Как же запахло мне Беларусью! Народным, петефи-бернсовским словом!..

***

«Кто с язычком, тот и с молочком!» — говорит и молодо смеется почти восьмидесятилетний старик при галстуке. Старший брат моего знакомого, гость из Канады, рабочий на пенсии, гладильщик дамских пальто, что собрался наконец приехать на родину, которую ему из-за горькой полесской бедности довелось покинуть — господня воля! — еще в 1906 году.

Походила с ним, поездила по свету эта присказка. Из-за океана, из толстой гущи англосаксонской речевой стихии вынырнула золотой рыбкой и вернулась — вместе со стариком смеется:

— Не надо мне твое пивцо, а надо мне твое словцо!..

***

За все почти двадцать лет при панской Польше в нашу забитую, темную деревню только раз привозили кино. Показывали его в школе, еще церковноприходской, старой и небольшой. Картина — какой-то голливудский середнячок — про любовь. А духота в школе — не продохнуть. Жара — до седьмого пота! По частям, исподволь, разворачивается действие, распаляя зрителя. Треугольник: он и две они. Одна бросила его, затем - другая. И вот он лежит в гробу. Чистый, хороший, хоть ты плачь. И плачут. Те две, конечно. Сначала одна из-за paмы вышла, подошла к нему, потом, с другой стороны, другая... Траур, слезы, ах, романтика!..

И вдруг в душной, потной, напряженной тишине — разочарованный голос дядьки Осипа:

— Ну вот, и поцелуйте его теперь обе в...

Хохот. Возмущенный голос пана учителя:

— Ха-мы!..

Грубовато, известно, однако же — здоровый реализм.

***

Кола Брюньоны всех времен и народов не просто любили слово, а вынуждены были из-за недостатка слов своевольничать, сами придумывать их. Постукивать в нашу тесную словесную скорлупу веселым клювом, ища выхода.

***

Слышал когда-то: «Выхоженное дитя умерло». И тут о бедности, о тяжком, беспросветном труде. Страшная вместимость народного слова.

***

Сваты пришли, а дочь еще молоденькая. Родителям — честь.

— Да что вы, сваточки, она ж у нас еще в решете спит!..

***

— И вы, бабуля, за этой рыбой в очереди стоите? Вы же одна, без семьи.

— А что ж, милый, и одно око спать хочет.

***

— Дай, бэцю, сена охапочек. На один кнут,— просит цыган.

А потом кнут тот как выблеснет из-под мышки — целую копну увяжет.

Слово таит большую силу.

***

— Так это вы, тетка, и пчел на старости лет сами досматриваете? А сын?

— Ой, милый, если б же он умел! Пчела — скотинка, которую не ударишь.

***

«Вильня потонет, а Кромань встанет.

Услышал это на своей Новогрудчине от деревенской тетки. Припомнилось знаменитое: «Горы и долы уравняются» .

Другая тетка:

— У нас когда-то говорили: «Чтоб ты в Бобруйске работал!»

Почему так ругали, она не знает. Смутно припоминаю — где-то встречал у Герцена: «Лучше уж Вятка, лучше Сибирь, только бы не Бобруйск!..»

Имелась в виду крепость.

***

Студенты-диалектологи — парни очень внимательные: так же хорошо слушают, что ты им ни говори!..

Молодица только что поругалась с соседкой через забор. Студенты застали ее — еще не остыла. Да вот остывает, разговаривая с ними. Уже и усмехается:

— Когда ругаешься, так слово то, кажется, купил бы! А теперь любое отдал бы назад.

***

Пожилой офицер, бывший фронтовик, сапер, который недавно потерял зрение при разминировании алжирских полей, говорит с трибуны, перед полным залом пионеров:

— Смерть я, ребята, долго носил на руках. Чтобы Другие ее не видели.

***

Сослуживец по армии, пока ему жилось, не заходил ко мне. Теперь запутался в каких-то махинациях и вспомнил, видать, что можно сунуться и к этому: а чем поможет. Тяжело было ему признаваться! Стонет, забравшись с горя в народную мудрость: