Поиски слова

Один, побыв когда-то в царской армии унтером, на ночь намыливал усы, подвязывал их платочком, а утром, постояв перед зеркальцем, спрашивал у матери, сгорбившейся от вдовьей доли деревенской старушки:

— Мама, я, кажатца, красиф?

— Красивый, сынок, красивый. Иди уж, может, запрягай.

У другого, намного моложе, была маленькая нога. Обует в праздник хромовый сапог, покрутит ножку перед собой, то с пятки, то с носка посмотрит, и в который уже раз спрашивает у дружка-соседа:

— У тебя какой размер сапог?

Сосед, здоровенный детина, спокойно, с привычной усмешкой отвечает:

— Сорок пятый.

— А я ношу сороковой. А мог бы и тридцать девятый.

Этих двух я помню из нашей деревни.

Третьего — он был писателем —- вспоминаю тоже часто. Теперь, через несколько лет после смерти, книги его уже совсем не читаются, как ни шумели о них в свое время. Сегодня уже и аллилуйщики забывают называть его в праздничных перечислениях. Он был писателем. Казалось, что был.

Помню обсуждение его очередного опуса. Очень «современного», очень «идейного», очень «нужного народу». Так говорилось тогда. Не всеми. Кое-кто, по молодости, по наивности, критиковал. Впрочем, не договаривая всего: что произведение — вовсе не произведение, а только отмечая отдельные недостатки.

И вот он — боже, какое величие, какая самоуверенность! — встал.

— Я прослушал тут ваши замечания,— начал торжественно, не спеша.— Те из них, которые достойны моего внимания, будут мною продуманы...

Зачем это все — и те усы в мыле, и ножка в хромовом сапоге, и тот апломб перед появлением в печати очередной бездарной книги?

Для назидания, для воспитания на отрицательных явлениях?

Закономерность какая-то?

Может, и так. Но — грустно...

***

Редактируйте его, делайте сносно грамотным, спешите, пока он еще теплый, пока еще не застыл в бронзе классика. Живого.

***

И графоманы плачут над собственными страницами. Еще как искренне да ручьисто!

Стоит об это помнить, особенно тогда, когда уже слезинка подкатывает, просится...

***

Гонора он — втихую, терпеливо — подзапас. Дайте только возможность, случай проявить его, хоть какую-нибудь щель, чтобы начать выпускать тот запас наружу,— и посмо́трите, как он вам навоняет безмозглой спесью.

Мы уже, кстати, видели такое, и не раз. У самых будто бы тихих, покладистых и, как казалось, скромных и неглупых.

***

Даже и лучшие так завидуют друг другу, так стараются замечать в том, кому завидуют, недостатки и ошибки, так огорчаются его успехом, как будто народу нужен только один-единственный хороший писатель — не больше!..

***

Автор (по-свойски поздоровавшись):

— Ну, как мой рассказ?

Редактор (сдержанно):

— Будем печатать.

Автор (сначала растерянно, потом решительно):

— Нет, если так, печатать не будем.

О если бы так было!

***

«Нет таланта, но зато какой охват событий!..»

Нет у певца голоса, но зато как он широко разевает рот!..

***

Инженер решил стать драматургом. Больше того — кинодраматургом. «Это в наше время,— признается он от души,— наиболее выгодно».

После того как я терпеливо и тактично раскритиковал его сценарий, он, встретив меня на улице, радостно сообщил, что «здорово над ним потрудился» и теперь сценарий стал — техническая точность! — «на тридцать пять... да нет, на тридцать семь процентов лучше!..»

***

Для самоуверенности человеку многого не надо — хватит ее одной.

***

Автор «документальной повести» пишет в предисловии к ее журнальной публикации:

«В этом произведении нет ничего выдуманного».

Как оправдание.

Бедная «Война и мир»!..

***

Обсуждение первой книги молодого автора. Хвалят за содержание, за форму — за все. Хвалят густо и сладко. И только два человека среди многочисленных участников этого разговора знают что-то одно, таинственное... Сам автор и его редактор.

Они знают рукопись книги — какая она была искромсанная после того, как по ней походило редакторское перо. Сколько там было вычеркнуто — с согласия автора, сколько дописано им самим — с благодарностью редактору, сколько исправлено снова — после еще одной, казалось — самой последней, редактуры. Они почти по-настоящему подружились за эти нелегкие дни — молодой и старший товарищи. И вот заслуженно вкушают радость удачи.

От первых чаш славы автор пьянеет, и это пока что заметно только по румянцу на его щеках. Редактор — он же, кстати, и сам талантливый писатель — радуется по возрасту и по опыту трезво, и почти никто из присутствующих не знает о его причастности к хмельной радости именинника.

Потом одна из участниц обсуждения, особа юная и поэтическая, подносит имениннику чашу самую большую.

— Как говорил великий Шуман,— цитирует она звонко и растроганно,— снимите шляпы: среди нас появился гений!.. Да, дорогие товарищи. И если бы еще редактор этой чудесной книги поработал над нею хоть немного...