Поиски слова

Пашкадуй ты сіротку

Ды памый мне галоўку!,.

Ну, а размашистый задор в «Левонихе»:

А пасынка дык і чорт не бярэ —

Несалёную капусту жарэ!..

Приятно было слышать, как подпевал себе это деревенский плясун, не находя слов от нахлынувшего веселья.

***

Мглистое, парное утро.

На поседевшем, старом частоколе у колодца — росный круг паутины. За частоколом тепло-багряные крупные цветы клеверной отавы. Над ними, в мокрой листве тяжелые малиновые сливы.

Вспоминается Лермонтов. Что, разве это не бессмертие?

***

Толстовский Позднышев сказал когда-то: «Теперь я на юг. У меня там домик и садик».

А я вот хожу по окраинным улицам и закоулкам Кисловодска, смотрю из окна электрички, по пути в Пятигорск, и радостно припоминаю их, те, очень обычные, слова.

Какая точность, и что она значит в великом мастерстве! Скажи он «дом и сад» — ничего этого не было бы.

***

Человека что-то сильно поразило, и он пишет: «Я этого никогда не забуду!» Еще и с восклицательным знаком.

Человек тот пожил, после того как написал это, недолго, уже прошло порядочно времени, как он умер. И очень бедным, грустным кажется мне это его «никогда». Потому что вот и меня то же самое явление поразило. И я понимаю, что о нем ему надо было сказать сильнее, не так шаблонно.

Потому что человек этот — Юрий Олеша — художник, который вспоминает маленький апрельский серпок луны, свежий, еще липкий гроб в кузове грузовика, а в том гробу — Маяковский...

***

На рижском колхозном рынке несметное веселое множество цветов. А под столами спокойно ходят «никем не обижаемые голуби»...

Обыкновенные слова, а — вместе с образом Катюши Масловой — запомнились на всю жизнь. Вот уже тридцать лет прошло со времени первого — может, даже и не совсем осознанного — восхищения.

***

Дети из глубинной сельской школы прислали мне письмо. Что они, мол, любят мои рассказы, что от души желают мне новых успехов.

Что ж, учитель или учительница учат их любить родную речь, литературу. И очень хорошо. Дело тут не во мне. Я так и написал им. И книгу послал. Впрочем, не впервые.

Теперь сижу в высоком самолете, и... все же радостно, невольно думаю, представляю, как где-то теперь почтальон им принес... И такое — покажется кому-то, очень обычное — для нас, белорусских писателей, не всегда обычно. И радостно бывает — с ненужной грустью...

***

«Человек, получивший немецкое образование, он писал свои произведения на языке, который мог в то время только ограничивать их влияние».

Так говорил о Донелайтисе Иоганнес Бобровский. Да, надо, надо было верить в то, что делаешь, верить даже тогда, за двести лет до сегодняшнего расцвета литовской литературы, до выхода ее на международную арену!..

***

Люблю русских, Россию, люблю Украину... Однако никогда еще не пожалел, что я — белорус, никогда не пожелал быть другим, так же как никогда еще не приходил к несуразной мысли... стать женщиной. Я белорус так же, как я мужчина, и просто не могу смотреть на мир иначе.

***

Неплохо бывает послушать, как незнакомые люди говорят о литературе, не подозревая, что и ты причастен к ней. В вагоне говорил с полковником медицинской службы. Седой, бывалый, культурный человек, он рассказывал об одном столичном «классике»:

— Мы его долго в нашем Каунасе ожидали. А приехал — пьяного вынесли из вагона, пьяного потом вынесли из ресторана в вагон... Можно ли представить себе, скажем, подобное с Владимиром Галактионовичем или Антоном Павловичем, а?..

Да, хорошо иногда, что люди не знают, кто ты.

***

Беззубый бабник, пьяница и хам ссорится с очередной женою. Взял он эту свежую женку с дочкой от другого отца. Теперь девочке четырнадцать лет. Пионерка, отличница.

Отчим:

— Ты знаешь, кто твоя мать? Знаешь? Я ее с улицы взял! Поднял из-под ног!..

И девочка молчит, потупясь, смотрит испуганно, смотрит — большими, умными, скорбными глазами.

Ночью в комнате этого человека стучит машинка: он пишет. На моральные темы — тоже.

***

Уже не молодой актер попросил автора пьесы дописать в его роль... «сам понимаешь, чего-нибудь такого...». Словом — чтобы он мог по ходу действия целоваться с молодой артисточкой, наивной, чистой девушкой, которая только что пришла сюда из института.

И автор... дописал.

***

Человек, которого я уважаю, которого уважают многие, который «создает ценности», ездит на собственной машине, сидит в президиумах, человек, украшенный сединой... а рассказал такой пошлый, такой бездарный анекдот, что всем нам, младшим, стыдно было смотреть на него, пока он... от души смеялся!..

***

Есть и такие товарищи по перу, что годами не пошевельнут пальцем для общего дела. Ничем он не возмутится, никого не поддержит, ни за кого не заступится... Сидит и набивает авторскими листами свой эпический пехтерь.

Читаешь такой эпос и замечаешь прежде всего одно — человек садился каждый день за стол и, невзирая ни на что, гнул линию.

***

Из выступления француза на тургеневском вечере:

«Слава его никому не мешала». Там же, в Большом театре, заметил это с припиской:

«Так надо жить».

Не о славе, конечно.

***