Пока бьётся сердце

Кора долго молчит, побуждая меня поднять взгляд. И я обнаруживаю, что она пристально наблюдает за мной. Мы замираем на мгновение, прежде чем она отвечает:

– Я понятия не имею, кто ты для меня.

Сначала я обижаюсь. Меня это возмущает. После всего, через что мы прошли. Я уже собираюсь ответить, запальчиво и зло, когда понимаю… она абсолютно права. Кто мы, черт побери?

Мы никогда не станем друзьями. Но мы больше не враги. Мы не можем быть любовниками. Так что же нам остается?

Солдаты на войне. Родственные души. Две потерянные, блуждающие души, у которых нет ничего и одновременно все общее.

Или… может быть, и нет.

Может быть, мы не из тех, на кого можно вешать ярлыки. Мы не вписываемся в рамки канонов. И это, я боюсь, самый весомый факт из всех.

Я опускаю взгляд на грудь Коры, отмечая подрагивающий на ней медальон. Она носит частичку меня с собой.

Она носит с собой много моего.

Я прикусываю щеку, шаркая ногой по коричневому ковру.

– Ты видела последние новости по нашему делу?

Кора явно застигнута врасплох сменой темы и начинает почесывать запястье, снова подергивая коленом.

– Ага. Они повсюду.

Проклятье. Я надеялся, что она не в курсе.

– Это же настоящий кошмар. Он заставлял пары влюбляться друг в друга, а потом убивал их… Настоящий больной извращенец.

Ее глаза широко раскрыты и блестят, дыхание резко прерывается.

– Он сказал, что наше время почти истекло. Он думал?..

Наши взгляды встречаются.

И я абсолютно уверен, что мы оба думаем о том, что произошло у той трубы, прежде чем я раскрошил Эрлу череп.

Мы оба вздрагиваем от неожиданности, когда раздается настойчивый стук в дверь спальни.

– Кор? Ты там?

Это Мэнди.

– Сейчас выйду, – отзывается Кора срывающимся голосом.

– Ах ты, маленькая потаскушка! Ты с парнем? – подтрунивает Мэнди, а потом врывается. Очевидно, ей наплевать, что Кора может с кем-нибудь уединиться. Заметив меня, она останавливается, как вкопанная. – Ох. Привет, малыш.

Я засовываю руки в карманы. В ее глазах мелькает подозрение, и от этого мне становится неуютно. Я знаю, что Мэнди видела репортажи в новостях об истинных мотивах Эрла, но еще не приставала ко мне с распросами. Я сглатываю.

– Привет. Мы просто разговаривали.

Между нами тремя воцаряется странное, неловкое молчание, и мне вдруг хочется упасть и притвориться мертвым, как это делают те козы.

– Извини, я не хотела прерывать, – произносит Мэнди, кашляя в ладонь, а другой рукой одергивая свое ярко-розовое платье. – Мы собрались играть в «Переверни стаканчик»[6].

Раньше я любил эту игру.

Я многое раньше любил.

– Ладно, должно быть весело, – отзывается Кора, потянувшись за своим недопитым стаканчиком и бросая на меня взгляд. – Рассчитывайте на меня.

Женщины выходят, а я остаюсь один посреди спальни – спальни своей невесты – растерянный, взволнованный и сам не свой.

Что, черт возьми, увидел Эрл?

Уже почти полночь, а я не могу ее найти.

Я знаю, что это неправильно, знаю, что это извращенно и понимаю, что на данный момент я совершенно пьян, но уже почти чертова полночь. Уже почти Новый год. И я знаю, знаю, что в данный момент должен искать Мэнди, женщину, с которой встречал Новый год последние пятнадцать лет.

Но мне нужно найти Кору.

В этом году мы попали в ад и выбрались из него – вместе. Когда часы бьют двенадцать, все начинается с чистого листа. Метафорическое новое начало.

– Десять… девять… восемь…

Я оглядываю веселых гостей, которые скандируют отсчет и улыбаются, размахивают трещотками и алкоголь плещется из их стаканчиков.

– Семь… шесть…

Я поворачиваюсь к маленькому балкону рядом с кухней и нахожу ее там.

Она стоит, прислонившись спиной к перилам и лицом ко мне.

– Пять… Четыре…

Я пробираюсь к ней, проталкиваясь сквозь толпу тел, и тянусь к ручке раздвижной двери, открывая ее.

– Три…

На меня обрушивается волна холодного воздуха, и я наблюдаю, как волосы Коры развеваются на ветру. Блестки на ее блузке мерцают в лунном свете, вторя ее глазам.

Она ждет меня.

– Два…

Я собираюсь выйти на балкон, когда чувствую, как чьи-то пальцы сжимают мой локоть.

– Вот ты где!

Я разворачиваюсь.

– Один!

Мои губы встречаются с другими губами, и вокруг нас раздаются радостные возгласы. Мэнди обвивает меня руками за шею и притягивает к себе для нашего традиционного полуночного поцелуя. Мое тело хочет протестовать, оттолкнуть, отстраниться… но я просто застываю на месте, опустив руки по бокам, и позволяю ей меня целовать. Я слишком пьян, чтобы долго сопротивляться, да и, кроме того, какой смысл?

Прости, детка. Вообще-то я собирался побыть наедине с твоей сестрой. Может быть, в следующем году.

Какой же я козел.

Мэнди улыбается, когда отстраняется от меня и мы касаемся друг друга носами. Это был наш первый настоящий поцелуй после вечеринки по случаю ее дня рождения в ту роковую субботнюю ночь.

– С Новым годом, Дин. Этот будет лучше… Я обещаю. – Она тянется за еще одним поцелуем, прежде чем поправить воротник моей рубашки и отступить назад. – Хочешь еще выпить?

Я хочу сказать «да», но у меня уже двоится в глазах.