Читаем Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине полностью

Папа подчеркнул также изысканную вежливость императора, простую, без какой-либо аффектации, и незабываемый взгляд его голубых глаз. Именно в тот вечер я впервые услышала разговор по поводу нерешительного характера императора и часто плохого выбора при назначении его ближайших соратников. «Как жаль, – сказал папа, – что этот обаятельный человек, доброжелательный и мужественный, не обладает силой характера и так мало способен управлять нашей великой страной».

Новое положение папы изменило атмосферу в доме. Он восстановил свою страховку и стал намного веселее и спокойнее. Снова появились мамины украшения, жемчужины в форме капель, свисающие с ее сверкающих сережек, вновь покачивались, когда она поворачивала голову.

Однажды мы всей семьей пошли на верфи и из экипажа, где мы остались ждать папу, увидели большое оживление, царившее на берегу. Десятки экскаваторов зачерпывали землю из устья Невы и высыпали ее в телеги с лошадьми, на которых ее распределяли по набережной. Немного в стороне начинала вырисовываться строящаяся главная верфь, она уже была похожа на эскиз, который мы видели на папиной чертежной доске.

На верфи папа был совсем другим человеком. Даже черты его лица казались твердыми и более уверенными. В фуражке, в кителе, застегнутом на все пуговицы, и сапогах у него была военная выправка. Заметив его появление, мастера стекались к нему. Рабочие здоровались с ним с улыбкой на лицах, и он отвечал на их приветствия, называя некоторых по имени. Он давал краткие и точные указания. Дома я не видела у него этого энергичного выражения, этой решительной походки. Со всей очевидностью важная часть его жизни разыгрывалась здесь. Здесь была работа, которую он любил, здесь он мог принимать решения, отказывать, ободрять, диктовать свою волю и чувствовать себя хозяином положения.

Папа любил общаться с рабочими, жалел их и понимал их трудности; он считал русских рабочих исключительно талантливыми, быстро приноравливающимися к работе, которая от них требуется, если потрудиться объяснить ее доступным для них языком и завоевать их доверие. «Вот приходит он из своей деревни, – говорил он, – Петька или Ванька, который никогда ничего не делал, кроме работы в поле или рубки леса. Он смотрит вокруг себя с ошеломленным видом и думает: „Что я, такой простофиля, буду делать?“ И попадает по воле случая в цех металлоконструкций или в столярную мастерскую, или ему поручают работу подсобного рабочего… и через некоторое время мы видим, что этот Ванька или Петька владеет инструментами как квалифицированный рабочий и выполняет работу безукоризненно».

Быстрый промышленный взлет был для нас в новинку, развитие велось в ускоренном темпе. Большинство рабочих было вырвано из привычной среды крестьян, они не сумели приспособиться к городу и жили в очень плохих условиях. Такое положение с жильем было характерно тогда для всей Европы, но думаю, что в России было еще хуже, чем в других странах. Несколько семей занимали одну комнату, каждая свой угол, спали на двухъярусных кроватях из досок.

Большая часть рабочих были молодыми крестьянами, которые покинули родные места в поисках работы в городе, и, как только они находили место для проживания, они привозили своих жен и детей, которых размещали на площади, предназначенной только для одного человека. Эта теснота порождала ссоры и стычки. Мужчин, вернувшихся с работы усталыми, раздражали дети, и они били их. Часто они болтались на улице, напивались и приходили домой только спать.

Группа Путилова поставила себе целью провести различные работы, в том числе строительство рабочего городка. Папа принял близко к сердцу реализацию этого проекта, и на его чертежной доске можно было видеть большие эскизы городка. Я так часто смотрела на них, что даже могла нарисовать по памяти. Обрамленная деревьями площадь со школой, церковью, торговыми и административными центрами, от этой площади лучами к периферии отходили несколько улиц, пересекаемых широкими кольцевыми аллеями. Дома двухэтажные, с садом, каждый на четыре семьи.

Вечером, когда я шла в угловую комнату пожелать папе спокойной ночи, я видела его склонившимся над чертежной доской. Я знала, как он был счастлив сделать образ жизни рабочих более пригодным для человека и с каким энтузиазмом он изобретал детали, которые сделали бы их существование менее болезненным.

В то время были уже проведены крупные социальные реформы в пользу рабочего класса. Россия в некотором отношении была впереди других европейских стран: на каждом большом заводе ввели бесплатное медицинское обслуживание, существовала система страхования от несчастных случаев на производстве и бесплатная госпитализация. Все трудовое законодательство пересматривалось, но эти меры были еще недостаточны и, главное, плохо применялись.

Перейти на страницу:

Все книги серии Семейный архив

Из пережитого
Из пережитого

Серию «Семейный архив», начатую издательством «Энциклопедия сел и деревень», продолжают уникальные, впервые публикуемые в наиболее полном объеме воспоминания и переписка расстрелянного в 1937 году крестьянина Михаила Петровича Новикова (1870–1937), талантливого писателя-самоучки, друга Льва Николаевича Толстого, у которого великий писатель хотел поселиться, когда замыслил свой уход из Ясной Поляны… В воспоминаниях «Из пережитого» встает Россия конца XIX–первой трети XX века, трагическая судьба крестьянства — сословия, которое Толстой называл «самым разумным и самым нравственным, которым живем все мы». Среди корреспондентов М. П. Новикова — Лев Толстой, Максим Горький, Иосиф Сталин… Читая Новикова, Толстой восхищался и плакал. Думается, эта книга не оставит равнодушным читателя и сегодня.

Михаил Петрович Новиков , Юрий Кириллович Толстой

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное