Читаем Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине полностью

Когда наступил час отъезда, по старому обычаю все мы сели и немного помолчали, затем перекрестились. Перед их отъездом мама велела прислуге не подметать пол и не прибираться до завтрашнего дня: это было бы плохой приметой и означало бы, что уезжающие больше не вернутся домой.

В поезде несколько пассажиров расположились у окна их купе, и мы только издали могли видеть бледное лицо бабушки, улыбающейся нам сквозь слезы. Мы не сомневались, что больше ее не увидим.

Бабушка и Николай писали регулярно, каждую неделю. Местность им понравилась, люди, по их словам, были очень приветливыми. Они быстро подружились с несколькими семьями, которые с большой добротой заботились о бабушке, когда Николай был в отъезде.

Большинство жителей деревни были русифицированными киргизами монгольской расы, грубыми, но очень гостеприимными и доброжелательными. Приехав в деревню, Николай отправился к «старосте», который выполнял обязанности мэра города. Староста поселил его в избе, предназначенной для официальных гостей, и созвал крестьян региона, чтобы Николай мог поговорить с ними. Вначале очень настороженные, в дальнейшем крестьяне становились доверчивее и делились своими трудностями. Чтобы давать им полезные советы, Николаю пришлось изучать сельскохозяйственные проблемы края, таким образом, он мог судить, на каких условиях будет выгодно выкопать колодец, купить машины или домашний скот, построить склад.

У этих крестьян были довольно странные кулинарные традиции, и они угощали своего постояльца несъедобными блюдами. Однажды Николай попросил на обед жареного цыпленка, полагая, что невозможно плохо приготовить такое простое блюдо. Но его ждало глубокое разочарование, когда он увидел цыпленка, поджаренного вместе с перьями.

Тогда бабушка зимой стала готовить для него блюда и супы, которые замораживала в течение ночи, и они становились кусками льда. В своих разъездах на каждой остановке Николай откалывал кусочек замороженного супа и другой кусочек приготовленного мяса и разогревал их. Ему приносили самовар, и он пил чай.

Папа говорил, что долгие переезды на санях при температуре ниже 40 градусов мороза очень утомительны: ноги, закутанные в шерстяные одеяла и меха, затекают, в то время как лицо обжигает ледяной ветер, и у вас прерывается дыхание. Он описал нам снежные бури, когда путешественники оказываются заблокированными на дороге, потому что впереди невозможно ничего различить, небо и земля сливаются в одном мощном белом вихре. Он думал, что Николай в печальных и неуютных краях, где он остановился, должен сожалеть об огнях и развлечениях города.

Но Николай не жаловался на одиночество и никогда не рассказывал о неудобствах. В своих письмах он говорил, что был счастлив, работа ему нравилась и он не намерен искать другую работу, как ему советовал папа. Он также говорил, что киргизы были примитивными существами, но правдивыми и честными и он воодушевлен желанием завоевать их дружбу и доверие.

Мы часто писали бабушке и Николаю. Каждый писал в общей тетради с листочком копировальной бумаги, положенным под страницу, эти копии сохранялись, чтобы можно было увидеть, о чем уже рассказано, и избежать повторения. Один раз в неделю оригиналы отрезали и отправляли. Чаще всех писала Ксения. Она обладала способностью легко и с юмором описывать маленькие повседневные события нашей жизни. Ее письма были маленькими, завершенными и регулярными. Что касается меня, у меня был плохой почерк, с большим наклоном, и я делала множество черновиков прежде, чем написать в общей тетради.

«Пиши не только важное, воробушек, – говорил папа, – пиши все, что приходит в голову, это наверняка понравится бабушке». Я была слишком гордой, чтобы писать все подряд, я думала, что бабушке стоит рассказывать только действительно приятные и оригинальные вещи.

Я всегда сталкивалась с одной и той же проблемой: как найти фразы, чтобы точно выразить свои мысли? Как ухитриться написать, не говоря: это глупо, это помпезно, это в высшей степени сентиментально или слишком сухо, это плоско, это нелепо, это лишь смутно отражает то, что я хотела сказать? Я не знала, что это будет одним из мучений моей жизни.

Жорж-революционер

Время от времени на нашем домашнем горизонте появлялся странный юноша по имени Жорж. Его отец, папин друг, умер, когда Жорж был еще подростком, и папа периодически помогал ему в различных обстоятельствах.

Уже в школе учителя жаловались на его недисциплинированный характер. В университете он поддался влиянию группы молодых революционеров и участвовал в организации подпольной типографии. При обыске у него дома обнаружили пачки листовок, призывающих рабочих к восстанию; он был арестован, а затем освобожден благодаря вмешательству папы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Семейный архив

Из пережитого
Из пережитого

Серию «Семейный архив», начатую издательством «Энциклопедия сел и деревень», продолжают уникальные, впервые публикуемые в наиболее полном объеме воспоминания и переписка расстрелянного в 1937 году крестьянина Михаила Петровича Новикова (1870–1937), талантливого писателя-самоучки, друга Льва Николаевича Толстого, у которого великий писатель хотел поселиться, когда замыслил свой уход из Ясной Поляны… В воспоминаниях «Из пережитого» встает Россия конца XIX–первой трети XX века, трагическая судьба крестьянства — сословия, которое Толстой называл «самым разумным и самым нравственным, которым живем все мы». Среди корреспондентов М. П. Новикова — Лев Толстой, Максим Горький, Иосиф Сталин… Читая Новикова, Толстой восхищался и плакал. Думается, эта книга не оставит равнодушным читателя и сегодня.

Михаил Петрович Новиков , Юрий Кириллович Толстой

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное