Читаем Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине полностью

Кони сказал также, что дети подсознательно выносят свою личную оценку всему в мире, который их окружает. Они устанавливают истинную моральную ценность людей, интуитивно чувствуя неуверенность, растерянность и лицемерие, и особенно чувствительны ко всему, что непосредственно, просто и доброжелательно.

Кони лично знал многих известных писателей своего времени. Толстой подарил ему свою дружбу, и он несколько раз останавливался в его доме в Ясной Поляне. Один из романов Толстого «Воскресение» был написан на основе дела, которым занимался Кони. Но его любимым писателем был Чехов, потому что он чувствовал, что в рассказах Чехова все взято из жизни, ничего не придумано ни в силу обстоятельств, ни в качестве повода поговорить. Чехов пользуется словами, как художник своей палитрой. Картина становится шедевром в том свете, который художник проецирует на свою модель, так и рассказы Чехова обретают жизнь погруженными в свет его внутреннего видения. Мы видим их перед своими глазами, именно поэтому они незабываемы.

Позднее, когда Чехов стал и моим любимым писателем, я с восторгом вспоминала, что говорил Кони о его рассказах.

Наш постоялец Артур

После ухода из группы Путилова папа остался без работы, и, чтобы не снижать еще больше уровень нашей жизни, мама решила взять жильца. Она переставила бюро папы в бывшую бабушкину комнату, освободив часть угловой комнаты, которая выходила непосредственно в прихожую.

Когда у мамы была хорошая идея, она немедленно вкладывала все силы в ее реализацию. Она просмотрела объявления в газетах и нашла, как ей показалось, подходящее: дирекция скандинавского банка ищет для стажера комнату с пансионом в семье.

Стажер был из Финляндии, шведом по происхождению, очень застенчивым и приятным блондином, приехавшим в Петроград изучать русский язык. Не прошло и месяца, и на него стали смотреть как на члена семьи, принимавшего участие в событиях нашей жизни и рассказывавшего в деталях обо всем, что он делал или собирался делать. Его звали Артур. Так как имя его отца было Отто, мы называли его на русский манер Артур Оттович. Он с большой тщательностью записывал имя человека, с которым его знакомили, и имя его отца, чтобы произносить их правильно.

Уменьшительно-ласкательные имена очаровывали его. Варианты наших имен, которые он слышал впервые, старательно отмечались на страницах его блокнота. Мы попросили его показать их нам, и вот что мы прочли:

«Ксения, Ксана, Ксюша, Ксаночка.

Нина, Ниночка, Нюся, Нинуся.

Наталья, Наташа, Натуся, Тусенька, Наташенька».

Артур был энтузиастом. Он использовал такие слова, как великолепный, сказочный, экстраординарный. Мы прозвали его «Артур Великолепный», именем, достойным короля викингов, и он был похож как раз на короля викингов…

Мы считали его очень смешным. Его ошибки в русском языке, вдумчивая и немного торжественная манера произносить фразы заставляли нас смеяться до слез. Мы всегда находили оправдание своей веселости, чтобы он не заметил, что мы смеемся над ним. Все его забавные выражения мы записывали в тетрадь под названием «Мудрые изречения Артура Великолепного».

Артур Великолепный занял важное место в нашей жизни. В то время папа часто был озабоченным и нервным. Мама скучала без бабушки, с которой прежде никогда не разлучалась. Присутствие Артура разряжало напряженную атмосферу в доме. Он был свидетелем нашей жизни, и все мы, я думаю, ощущали себя участниками спектакля, где мы играли самих себя и изображали перед ним образцовую русскую семью, радушную и сплоченную.

Артур всегда старался сделать что-нибудь полезное и искренне огорчался, когда отказывались от его помощи. Заметив, что вечером в каждой комнате включали электрический свет, он подумал, что сделает нам приятное, если будет ходить и выключать его там, где никого нет. Мы объяснили ему, что специально делали так, чтобы в квартире не оставалось ни одного темного места. Тогда Артур сосчитал лампы, которые горели бесполезно, и вычислил, сколько потрачено денег, на которые можно купить что-то стоящее. «Хорошо освещенная квартира, – ответила мама, – доставляет нам больше удовольствия, чем любая другая стоящая вещь, и, наслаждаясь этим сейчас, мы поступаем правильно». Очевидно, Артур согласился с этой точкой зрения, и проблема стала иной: с наступлением вечера он сам шел включать электричество в прихожей и гостиной.

Каждый день после полудня мама заставляла его читать Толстого или Чехова, исправляла его произношение и переводила на немецкий то, что он не понимал.

Однажды он прочел, как политик, встретив в свете жену одного из своих противников, проявил к ней особую предупредительность и любезность. Артур был очень удивлен: зачем быть любезным с женой своего врага? Не было ли это притворством? И не был ли он слегка ненормальным? Артуру объяснили, что в России мужчины в светском обществе – рыцари и придерживаются определенного благородства в поведении.

Перейти на страницу:

Все книги серии Семейный архив

Из пережитого
Из пережитого

Серию «Семейный архив», начатую издательством «Энциклопедия сел и деревень», продолжают уникальные, впервые публикуемые в наиболее полном объеме воспоминания и переписка расстрелянного в 1937 году крестьянина Михаила Петровича Новикова (1870–1937), талантливого писателя-самоучки, друга Льва Николаевича Толстого, у которого великий писатель хотел поселиться, когда замыслил свой уход из Ясной Поляны… В воспоминаниях «Из пережитого» встает Россия конца XIX–первой трети XX века, трагическая судьба крестьянства — сословия, которое Толстой называл «самым разумным и самым нравственным, которым живем все мы». Среди корреспондентов М. П. Новикова — Лев Толстой, Максим Горький, Иосиф Сталин… Читая Новикова, Толстой восхищался и плакал. Думается, эта книга не оставит равнодушным читателя и сегодня.

Михаил Петрович Новиков , Юрий Кириллович Толстой

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное