Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине

Когда в ноябре 1918 года стало известно, что в соответствии с условиями перемирия немцы покинут Украину, возникло опасение, как бы в наш город не вернулись большевики.

Мама говорила, что нужно продать все, кроме драгоценностей, и уехать за границу, пока это еще возможно. Хорошо бы поселиться в Швейцарии: там живут богатые иностранцы, и девочки, вероятно, составят там хорошие партии. У нее был план: в Швейцарии мы купим отель, который позволит нам жить, даже если на первых порах он не принесет нам прибыли.

Она была поглощена мечтой об отеле, который часто всплывал в разговоре. Она говорила нам: «Швейцария – очень красивая страна, там есть горы со снежными вершинами, восхитительные луга, прозрачные озера. И люди доброжелательные и жизнерадостные».

Папа не хотел даже слышать об этом. По его мнению, большевистский режим не может продолжаться долго, непременно будет установлено компетентное и либеральное правительство, поскольку все увидели, что большевики ведут страну к гибели. Это было, впрочем, всеобщим мнением. Но мама стояла на своем: нужно оставить завод и ехать за границу. Были споры, слезы и негодования. «Как можно, – говорил папа, – бросить завод, который только что купили, и уехать в неизвестность, незнамо куда?» Для мамы все это было неважно, она боялась большевиков, и единственное, что имело значение, это уехать.

Однажды в дверном проеме появилась всклокоченная борода Карпова. Он хотел, чтобы папа взял его к себе на завод.

– Ты всегда работал на строительных площадках, что я буду делать с тобой на заводе?

– Может быть, я, как всегда, справлюсь. Главное – начать, я постараюсь хорошо Вам служить, я смышленый, как никто другой.

И действительно, Карпов очень быстро приспособился к работе на заводе и, благодаря своему хорошему настроению и детской доброжелательности, создавая во всех мастерских благоприятный климат, стал необходимым доверенным лицом. На других заводах города у директоров и инженеров возникали серьезные недоразумения с рабочими, но на папином заводе было спокойно. Вероятно, отчасти благодаря Карпову и его здравому смыслу.

В сельской местности конфискации и поборы большевиков привели крестьян к крайней нищете. Закон, принятый при старом режиме, обязывал иметь в хранилищах зерно для страховки от возможного неурожая. Эти запасы также были конфискованы и проданы большевиками за границу.

Многие молодые люди покинули свои деревни и блуждали по дорогам, занимаясь разбоем, собираясь в банды, к которым присоединялись вооруженные дезертиры. Некоторые из этих банд объединялись. На Украине самыми значительными были банды Махно, которые причисляли себя к украинским социалистам Петлюры. Махно был малороссом, грубоватым, но хитрым. Бойцы звали его «батька Махно». Он знал, как использовать несколько ключевых идей, чтобы поднять и собрать вокруг себя массы. Его лозунгами были «Бей жидов, спасай Россию», «Смерть буржуям», «Долой Советы», «Земля – крестьянам». Махно выставлял себя освободителем русского народа от большевиков, немцев и союзников. Это был непримиримый противник Добровольческой армии, которую он ошибочно считал защитницей интересов международного империализма и русского дворянства.

Первое нападение группы Махно на наш город состоялось, когда мы еще жили в гостинице. Однажды рано утром мы проснулись от криков и выстрелов. По коридору бежали люди, крича: «Махно, Махно!» Мы едва успели одеться, как послышалась команда: «Все вниз, за неподчинение – расстрел». Вооруженные солдаты выталкивали всех на лестницу и заставляли спускаться; мы присоединились к другим постояльцам гостиницы. У некоторых не было времени одеться, и они были в домашних халатах.

Внизу за регистрационной стойкой был человек, застывший в странной позе, застрявший между креслом и столом. Я удивилась, почему он сидел в такой неудобной позе, и вдруг заметила на его лице струйки крови. Все закружилось перед глазами, я собралась с силами, чтобы не потерять сознание и идти прямо вперед. Папа держал меня за руку, и я, как автомат, не спотыкаясь, спустилась по узкой лестнице к большому подвалу гостиницы, куда нас заставили войти. Через вентиляционные окна проникал слабый свет, и в полумраке видны были люди, уже находившиеся там. Некоторые сидели на земле, другие стояли вдоль стен. Там была груда дров, и мы сели на нее. Затем мы услышали, как захлопнулась тяжелая дверь над лестницей и повернулся ключ в замке.

В подвале пахло угольной пылью и плесенью, было холодно. Мы боялись. Время шло медленно. Люди размышляли о том, что хотят сделать с нами солдаты Махно. Один человек сказал: «Не надо строить иллюзий, они разграбят гостиницу, а затем подожгут ее. Все мы поджаримся, как крысы». Папа утихомирил его, сказав, что сейчас не время еще больше пугать детей, которые там были.

Несколько человек начали снимать решетки с вентиляционных отдушин, чтобы попробовать убежать, но, разглядев солдатские сапоги на тротуаре перед гостиницей, отказались от попытки к бегству.