Пока королева спит

Мы устроили привал на симпатичной полянке, пожевали собранную по пути землянику и напились из ручья. А потом меня что-то кольнуло в шею и я очень захотел спать… Проснувшись от липкого сна, я не обнаружил рядом с собой Мур. Только следы копыт, размером со среднюю (не жадюгскую) чашку указывали на причину пропажи моей сестренки: её угнали в рабство черти. Я посмотрел на небо, по нему плыли облака, на них не было никаких знаков, которые мне могли бы помочь в беде. Но я на небо за это не сердился. Сам виноват. Единственное что я мог сделать – пойти к людям, авось они знают, куда гонят рабов из этой местности. Сейчас бы песню спеть… нет, лучше змея запустить. Но придётся с этим пока обождать, до лучших времен, а пока… пока королева спит…

В сумрачном и безнадёжном состоянии я вышел на деревенскую площадь, на неё толпился народ… все чего-то ждут… посередине виднелся наспех сколоченный эшафот, от которого ещё пахло свежей сосной. Не надо ходить к гадалке и мучить её смотрением в прозрачный шар или раскладыванием карт, чтобы понять – кого-то сегодня порешат. И точно – вышел местный голова, достал свиток и стал читать приговор человеку в защитного цвета комбинезоне. Приговорённого держал в своих огромных лапищах палач за два метра ростом, наверное, он в детстве очень сильно страдал комплексом неполноценности вот и вымахал таким огромным и выбрал из множества профессий самую брутальную. Виновен парень был в изнасиловании местной девушки. Жертва с родственниками стоит тут же, её жалко. Толпа одобрительно загудела: "Так ему и надо!", "Чтоб другим неповадно было!", "Распоясались, черти пятнистые!" и так далее с повышением градуса ненависти. И приговор бы привели в исполнение без лишних проволочек… солдатика уже на табуреточку поставили, но не для чтения стихов Деду морозу, отнюдь, нет, петельку веревочную ему на шейку надели… какие уж тут стихи… одна проза… но тут толпа недовольно заколыхалась, давая кому-то дорогу, кому-то очень влиятельному. Это я вычислил по тому, что с его пути поспешили убраться даже состоятельные селяне в богатых одеждах, которые занимали привилегированные места вблизи эшафота.

К помосту вышел мужчина с колтуном на голове, в рваном рубище, под которым не было видно ни рубашки, ни жилетки, ни галстука, а вот брюки имели место быть, правда, находились они в ещё худшем состоянии, чем короткое (уж слишком оно было изорвано) рубище; единственной нормальной частью его гардероба были отменные замшевые сапоги в идеальном состоянии, к ним, казалось, не прилипала дорожная пыль и грязь. Человек этот смачно высморкался, обвел косыми глазами толпу зевак, эшафот, приговорённого к смерти, палача, пронзил взглядом меня (когда его налитые кровью глаза в своём ознакомительном пробеге наткнулись на мои) и молвил:

– Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте! Сегодня, наверное, какой-то праздник – все здесь собрались, оделить в свою лучшую одежду, намалевали свои личика, преимущественно дамы, хотя и мужчины побрились особенно тщательно… вижу, вижу. Но я смотрел календарь – праздника-то официального нет. Ага, понимаю, сегодня публичная казнь – зрелище полезное во всех отношениях и пропустить его никто из вас не соблаговолил. Даже гость из королевства Зелёных холмов здесь присутствует, – он указал на меня (я на время стал центром внимания толпы). – Добропорядочные граждане тоже здесь, – он "подчеркнул" пальцем сельскую элиту. – У вас, наверняка, высокая гражданская позиция, вы не сомневаетесь в справедливости своего правосудия. Только почему-то до сих пор никто из вас не научился летать – но это слишком строгое требование для порядочного и разумного гражданина… И голова наша тут, с женой пришёл, это добавит рейтинга в твою копилку, – на голову он пальцем не указывал, все и так знали, кто у них голова. – А юродивому сообщить забыли. Это понятно. Но я не гордый, пришёл и без приглашения. Да, я плохо пахну, да, мой вид шокирует – но придется потерпеть, может быть, я вам ещё пригожусь.

– А может, ты отсюда уйдешь? – спросил один из представителей власти, он был молод, горяч, и, видимо, больше всех остальных не любил юродивого, это можно было понять по недовольному взгляду. Крепкие руки поигрывают дубинкой, которая готова обрушится на человека в замшевых сапогах.

– Конечно, уйду, не весь же день мне здесь торчать. Но уйду я не раньше, чем захочу отсюда уйти, – юродивый прервал попытку каким-либо образом ускорить свое выдворение с площади очень оригинальным способом: он поднес зажигалку к своему рту и выдохнул. И родился факел, этим факелом он обвел вокруг себя границу – толпа отхлынула от огненного кольца.