Читаем Пока королева спит полностью

– Попрошу не перебивать, – юродивый убедился в том, что больше попыток помешать не ожидается, и продолжил: – А кого казним? Ага – ратника, дайте-ка я угадаю, вестимо за что-то плохое – за хорошее же у нас не вешают – мы же живем в благословенном и цивилизованном крае. Только край этот не до конца благословлён. Есть на нём одно плохое место, и вы все знаете, о чём я говорю. О щели, что находится там, – он указал большим пальцем себе за спину. – А между щелью и нами стоит Рубеж и его охраняют. Бремя стражи несёт дружина Рубежа. Это говориться так красиво, а на самом деле дружина это же не корова, не цельный организм, она же состоит из ратников, такие же, как этот, – кривым мизинцем он указал на приговоренного. – И пока они там, – снова большой палец за спину, – мы здесь спокойно спим. Он изнасиловал девушку – это плохо. Хотите, я сломаю ему руку так, что ни один врач и ни один шаман её полгода собрать не сможет? Полгода он будет вспоминать о содеянном зле с болью, если не в душе, то в руке уж точно. А потом боль пройдет и кость срастется. Я сказал! Если бы он кого-то убил – я бы сюда не пришёл. Убийство – это вещь непоправимая и не мне за неё судить. А возвращаясь к нашему насильнику… Да, солдаты иногда позволяют себе немного больше, чем им разрешено уставом, иногда шумят не в меру, иногда напиваются и ведут себя как свиньи, иногда бывают грубы с представителями противоположного пола, хотя чаще бьют морду штатским. Да, в последнее время пятнистая форма непопулярна у молодежи, но альтернативу ей пока не придумали – это факт. И ещё один факт, о котором лучше не забывать: из щели лезет нечисть. Мы не знаем, почему так происходит и когда это кончится, но пока нечисть лезет оттуда сюда. То есть, к нам, ей нравится у нас, а вот нравится ли нам встречаться с василиском, оборотнем, зомби или упырем? Мне – нет, но мое мнение не может быть, конечно, определяющим в данном вопросе. Может, вам нравится? Думаю, тоже нет. Только мы-то здесь, а нечисть – там. А они, – он ткнул мизинцем снова в приговоренного, – на Рубеже. Защищают нас от нечисти. Так что у меня есть предложение: закрыть свои хлебальники и потерпеть, потерпеть солдат в пятнистой форме в тавернах, в веселых домах и в театрах, и немножко потерпеть их на улицах. Большего не требуется. А на счет этого ратника я всё уже сказал. Хотите, сломаю насильнику руку. Но если кто-то вздумает его вздернуть – ему придется убить сначала меня.

Юродивый замолчал и только скинул с себя потрепанное временем рубище. Стали видны его язвы, гноящиеся рубцы на груди и какие-то лишаи на боках. По сути, на его торсе не было живого места. Юродивый ударил себя по груди и его когтистые (это точно были когти, а не ногти) пальцы пробили гноящуюся плоть. Как бы спохватившись этого неконтролируемого движения, он опустил руки и сжал кулаки, с них закапал на землю гной. А тут и весть по толпе прошла, что военные пообещали заплатить семье изнасилованной девушки положенную виру за причинённые страдания. И люди потихоньку стали расходиться, переговариваясь: "Юродивый вступился…", "Хрен сумасшедший!", "Но власть супротив него не попрёт…". Пятнистого так и оставили: с петлей на шеё, ногами на табуретке, он стоял и не шевелился, в таком положении не до быстрых танцев с саблями. Палач попытался затеряться в толпе, хотя при его росте это было сложно…

– Ну, чего стоишь, житель королевства Зелёных холмов, освободи его, – сказал мне юродивый.

Я щелкнул кнопарем, вспрыгнул на эшафот и перерезал веревку. Солдат сошёл с табуретки и я освободил его от пут. От верёвки, которая чуть было не заключила его в последние объятия он отрешился сам – скинул её с шеи и та так и не затянутой упала на землю и свернулась безобидным колечком (на змею не похожа).

Теперь нас было только трое, трое стоящих на площади. Я подумал, что в жизни не бывает ничего случайного, и предложил вариант будущего:

– Если у вас нет других планов, может, спасём мою сестру, её угнали в рабство черти.

– Давай сначала познакомимся, – ответил на мою тираду юродивый.

– Вова, – представился ратник, на его физиономии не осталось и следа от пережитого, значит спокойный, неспокойных на Рубеж не берут.

– Боцман, – сказал я.

– А я – Кот в сапогах, – юродивый улыбнулся так, что у меня скулы свело. – И почему это мы должны спасать твою сестру, только из-за того, что она тебе родственница?

– Нет, не только по этому. Вот ты только что спас ратника, почему бы тебе не спасти теперь мою сестру, а ты, – я посмотрел на Вову. – Только что сам спасён от смерти, самое время сделать что-то хорошее. Мне нечем вам заплатить, я не обещаю славы или награды на небесах, я предлагаю вам приключение.

– Правильно сказал, – одобрил Кот в сапогах. – Я с тобой!

– Мне как-то недосуг на Рубеж возвращаться без погон, – рассудил Вова. – Я тоже с вами!

Мы хлопнули по рукам и образовали команду. Возможно, это не была лучшая команда по спасению, но это была лучшая команда по спасению, которую только можно было собрать здесь и сейчас.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее