Читаем Пока королева спит полностью

– Любовницу кинул в порту!..

Во мне боролись разные чувства, подгоняемые ещё более разными мыслями. С одной стороны я радуюсь победе над коловоротами, с другой стороны – тревожусь. Ведь перелом в битве и основной вклад в победу внесли… совсем не докси, при всём моём к ним уважении! А… легионы магистра. Об этом мы быстро забыли в радостной пьянке… но не было бы легионов и их порядка, их силы, их массы – нам бы не забороть коловоротов…

От мысленных баталий с самим собой меня отвлекло знакомство с большим пребольшим холодом. Докси по имени Маргус достал пузатую бутыль, сделанную из легкого металла, и откупорил её широкую пробку, из горлышка вырвался белый дымок.

У меня перед носом пролетела ладонь. Ладонь туда, ладонь обратно.

– Боцман, ответь мне на один вопрос, – начал до боли знакомый голос.

– Не волнуйся милая, я не переберу!

– Я не об этом, как называется это место на корабле? – хранительница ключиков от моего сердца подпрыгнула, и её каблуки недвусмысленно указали на "это место".

– Ют, – вымолвил я, после некоторого копания в своей памяти.

– И откуда ты все знаешь, любимый морской волк?

– Я всё-таки работал на шлюзе, а это как-никак близко к морским делам.

– Клянусь Вордом, сейчас повеселимся! – сказал Ворд и приказал сделать баню настоящего доксина. – Все на полубак!

Толпа переместилась на площадку, которую я опрометчиво назвал ютом. В глазах Эльзы я прочитал следующее: в левом – "Эх", а в правом – "Боцман, боцман!" и ещё что-то неразборчивой про какой-то «непей», наверное, там была опечатка и следовало понимать: «репей».

Докси соорудили нечто вроде палатки на палубе, в которую мог зайти любой желающий острых ощущений, после чего в неё выливался половник белого пара из бутылки и там становилось холоднее, чем у нас в королевстве самой лютой зимой. Докси после задержки дыхания врывался в палатку на столько, на сколько он мог терпеть холод, а потом выбегал и требовал огненного рома, в чем ему не было отказа. Вот такое развлечение.

– Ворд, расскажи мне о большом холоде, – попросил я капитана загладить пробел в моем образовании.

– Лучше сам попробуй!

Я попробовал и не пожалел – это однозначно по эмоциям круче чем секс, но не так прикольно, как запускать змея, вися на карнизе вниз головой.

– Капитан, я очень любопытный боцман, ик! – сказал я вернувшись с того света. – А что это за штука и где она живет?

– Мы её берем у головастиков, что живут на далеком юге, а уж как они добывают большой холод – тайна для непосвященных, но за штуку хорошо платят все, кому любопытны затейливые забавы. Крысу на палубу! – приказал он уже своим татуированным братьям.

На палубу вытащили крысу и погрузили её в бутыль с большим холодом, потом, держащий животное за хвост доксин, вытащил тельце замерзшей крысы и подкинул его вверх. Тушка зверька, описав дугу, ударилась о доски палубы и разлетелась на мелкие осколки.

– А-а-а! – загалдела пьяная толпа.

– Вот за это и платят золотом. Правда, весело? – глаза капитана блестели.

– Ага, а для чего ещё нужен большой холод?

– Твое сознание не знает предела для удовлетворения обжорства собственного незнания! – капитан хлопнул меня по плечу и перешел на более понятный язык. – Ещё его используют как охладитель в жару, если выливать по столовой ложки в опочивальне, то температура даже в самый зной и пекло будет прохладной. Тет, это климат бывает прохладным, а температура приемлемой… и коловороты его в этом качестве использовали, да встретят их корабли на небе демонов, чтобы порубить их на фарш!

– Хотел бы я увидеть головастиков, ведь это они придумали цветные экраны и много других чудес, – вдохнул я.

– Поверь мне, Боцман, на трезвую голову лучше головастиков не видеть, а на пьяную – не слышать, ик! Да ты рожа сухопутная меня заразил икотой – пей штрафную!

После штрафной небо стало темнеть, палуба – качаться, лицо Эльзы раздваиваться и отделяться от тела, ик!

Магистр

Вызвал и отчитал главного по пропаганде Анатолия. Он длинный, как сосиска и такой же гибкий, под ударами моих слов пропагандист гнулся, но не ломался.

– Бойду взяли доксины?

– Ваше вели… великий магистр, – знал, подлец, как оговорится, – это ведь единичные слухи, мы из всех утюгов даём информацию, что это ваши доблестные легионы уничтожили гидру нацизма!

– Что дальше будешь делать?

– Планирую парад… пусть гвардейцы пройдут маршем по центральной площади и бросят захваченные знамёна к вашим ногам!

– Я тебе что, богиня … – тут я сдержался, – Виктория?! Кидайте эти тряпки… – и тут я сдержался и не сказал «к общественному туалету», – к вечному огню…

– Но его же…

– Так сделайте на площади могилу неизвестного солдата, олицетворяющего всех, кто безымянный погиб во всех войнах, а рядом – вечный огонь! Почему мне нужно вас всему учить?!

Анатолий записывал и восхищённо блестел на меня из под очков влюблёнными очами. Вот умеет, сволочь, проявить верноподданный инстинкт, а он один из самых основных для карьерного роста.

Боцман

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее