Мне было не до сентиментальных подробностей и я быстрым шагом отправился на поиски сумки. Когда я вернулся с маленькой сумочкой из натуральной кожи крокодила, Дарий снова захлопал в ладоши и уже на меня посмотрел взглядом с поволокой.
– Это единственный врач? – спросила Клара Ивановна.
– К сожалению, – ответил я.
– Надо же, чтобы такому случится, единственный врач и тот…
– Вы меня дискриминируйте! – взвился Дарий на слово, которое шло сразу после трех букв "т-о-т".
Но, услышав дальнейший поток ругательств Клары Ивановны, пока ещё раб убедился на собственный шкуре, что его ещё не дискриминировали по настоящему…
Когда Ворд додумал свою думку, он приказал повесить шерифа. Таким нехитрым образом обещание капитана оставить тело шерифа в его пределах не нарушили.
– Вы ещё об этом пожалеете, кому вы доверились, Дарию? Да на нем копирайта ставить негде! – это были последние слова Боллса, прежде чем он стал частью окружающего пейзажа, висящей на пеньковой веревке.
– Про какие это копи Райта он говорил? – спросил Ворд у Дария.
Тот с легкостью прожженного эксгибициониста обнажил свою грудь, на ней синели штук пять следов от клеймения. Знаки состояли из буквы "с" в кругляшке, даты и факсимиле владельца раба.
– Вот, что делали эти тираны с людьми! – объявил Дарий, надеясь на наше сочувствие.
Ворд крякнул и ничего не сказал, а я ничего не сказал и сплюнул.
До центральных провинций ЦСКА мы добрались без приключений, а там нас встретил тоже без приключений разъезд солдат в синей форме.
– Это наши, это наши! – заголосил Дарий.
Ворд вышел с освобожденным рабом к солдафонам и объяснил им ситуацию, те посмотрели на него, на Дария, выслушали обоих и, видимо, решив, что парочка является кем угодно, только не шпионами провинциалов даровала каждому жизнь и одну на двоих флягу со спиртом – это был царский прием и скоро уже вся наша разношерстная ватага (а к нам по пути присоединилось человек десять беглых рабов) вышла из чащобы глотнуть целительного спиртика.
Но когда мы прибыли в столицу ситуация в корне поменялась – нас арестовали и начали судить "самым демократическим" на планете судом Лайна. Главным свидетелем обвинения был, конечно, Дарий. Вот дословный пересказ лишь десятой части той грязи, что он вылил на нас: "Досточтимые судьи, эти ренегаты и волюнтаристы третировали меня, гражданина (глазки в потолок) с ограниченной свободой и смеялись над моим бедственным положением (глазки в пол), тяжелой судьбой и неординарной личной жизнью! (из глазок потекли слёзки) А я ведь известный эстет!"
– Что вы можете сказать в свое оправдание? – спросила судья у Ворда.
– Да я спас этого раба…
– Называйте его «человеком со временно ограниченной свободой», – сделала капитану замечание судья.
– Если я вижу сосновый лес с единственной березой и повешенной на ней монашкой, я говорю, что вижу сосновый лес, березу и повешенную на ней монашку…
– За издевательство над судом вы лишаетесь права голоса.
Ворда увели.
– Я из тебя мумиё сделаю! – пообещал напоследок Дарию капитан.
– Что вы можете сказать в свое оправдание? – спросила судья у Чегеваровой.
И тут в Чегеваровне взыграла нумейская кровь. Нумейцы – это древнее племя, которое славилось двумя качествами: мало говорили, много делали. Если и говорили, то обходились одним словом "ну". Да, придут бывало нумейцы в новую для них местность, посмотрят, посмотрят, да и завоюют все города-веси, а потом соберутся за медовухой и обсудят дела-делишки:
– Ну, – скажет один нумеец, чтобы начать беседу не с пусто-порожнего трепа.
– Ну, – поддержит его другой нумеец и разовьет тему, чтобы никто не подумал, что он просто поддакнул первому.
– Ну, – не согласится с ним третий, у него всегда свое мнения по любому вопросу и все это знают.
– Ну, – четвертый выразится матерно, ибо уже накипело на душе от излишних споров на общие темы.
– Ну, – пятый обоснует, что каждый из говоривших прав по своему, в том числе и он.
– Ну, – так не бывает, мол, возникнет в беседе шестой, который вроде бы до этого упал под стол.
– Ну, – седьмой присовокупит к теме беседы нынешнюю погоду не из вежливости, а потому что действительно уже до печёнок чёртовой бабушки надоел этот ветер с дождем, который своими завываниями мешает вести неторопливый разговор.
– Ну, – восьмой во всеуслышание заявит, что никто из болтавших до него не врубается в тему, а для пущей убедительности своих слов он возьмёт в руки табуретку.
– Ну, – поинтересуется девятый: «мы же все здесь великие полководцы, но зачем же обязательно табуретки ломать?»
– Ну, – и это тоже аргумент весомый, скажет десятый, крепко перехватывая руками скамью.
Дальше беседа перетекает в русло немногословного молчания.
Как я уже сказал, тут то в Чегеваровой и проснулась нумейская кровь… Чтобы было окончательно ясно про кровь можно присовокупить: враги нумейцев ничего не могут нам рассказать, по причине собственного не бытия… историю всегда пишут победители!
– Да я этого пи… – после трех минут непрерывного мата, Клару Ивановну удалось с помощью пятерых смотрителей оторвать от скамьи для подсудимых и вывести из зала суда.