Читаем Пока королева спит полностью

– Что вы можете сказать в своё оправдание? – спросила судья у Эльзы.

– Меня тоже третировали эти грубые и извращенные личности, среди которые мне волею судей приходилось терпеть унижения долгое время, а вот за него, – мой свет в окошке указала на меня пальцем, – я должна была выйти замуж из-за отсталости обычаев в том патриархальном государстве, где долгое время томилась моя неординарная сущность, – тут Эльза применила свое тяжёлое оружие – ресницы, добавив для кучи ещё и стрельбу глазами, а также – немаловажная деталь – одна из бретелек сползла (совершенно не случайно) с плеча… а у моей супруги грудь налитая, ядрёная, соски торчком… короче, судья поплыла…

– Она врёт, она – врёт, она не лесбиянка! – попытался было возразить Дарий, но судья (коей была старая перечница) была уже сражена наповал.

Если бы я не был предупрежден подмигиванием Эльзы, то стал бы волноваться, а так я лишь мальца мандражировал и когда в свою очередь уже у меня поинтересовались, что я могу сказать в своё оправдание, я встал в позу и коротко, но емко обрисовал перспективы страны, где судят таким образом:

– Кара с небес не заставит вас ждать!

За такие слова я был помещён в камеру смертников, где встретился с Вордом и остальной частью команды, а Чегеварова дожидалась срока нашей общей казни в женском корпусе. По неписаным правилам всех тюрем различных государств смертнику положена отдельная камера, но, видимо, в ЦСКА смертные приговоры выносили в последнее время пачками, так как камеры смертников представляли собой один большой обезьянник, разделенный на мелкие клетушки временными загородками – никакой тюремной романтики. Но такая форма камер позволяла соседям переговариваться, моим соседом был Ворд и мы неплохо провели первые десять дней заключения, потом мы в тех же философских беседах провели ещё одну декаду, а потом запас анекдотов у меня и смешных историй у капитана стал заканчиваться и наши беседы стали прерываться долгим молчанием.

– А знаешь ли ты, Боцман, почему мы оказались здесь?

– Нет, может быть, потому что нам был брошен вызов судьбы, а мы не смогли поднять эту перчатку достойно?

– Красиво, при всей своей сухопутности в тебе есть романтика морских просторов. Да, мы мальца облажались, надо было Дария повесить напротив Боллса и тем самым добиться гармонии на локальном участке здешнего пространства, но не будем говорить об истории в сослагательном наклонении. Мне кажется, что попали мы за эти хлипкие решётки вот по какой причине: у нас теперь есть куча времени для ведения неторопливой беседы, благо здешняя пенитенциарная система сие позволяет.

– Я бы предпочел всё то же самое, но на свежем воздухе, за кубком вина и в компании моей благоверной супруги, или молоденьких гетер.

– Вот тогда бы у нас точно не было бы времени так замечательно поговорить. А Чегеварова бы тебе показала гетер! – Ворд затрясся от хохота.

Я слегка насупился – у меня все в порядке с воображением и сонмы гибких гетер были разогнаны образом тёщи, как стаю голубей в один миг рассеивает тень ястреба (или сокола, или кречета, или коршуна, или орла – я же не птицефил, чтобы в таких нюансах разбираться).

– Не охватывай пласт информации больший, чем можешь обдумать мозгом без допинга. Вот лучше я тебе притчу расскажу об Учителе и гномиках. Ты знаешь кто такие гномики?

– Я даже кто такой Учитель не знаю.

– Дремучий ты, Боцман, тип! Слушай сюда и не говори потом, что не слышал. На одном острове, находящемся далеко к югу от Мантилии, живут гномики, ростом тебе по колено, на лицо зелёные, нос обычно крючком, характер скверный, женщин у них мало, возможно, поэтому и скверный характер. Ещё у них варьируется число пальцев на лапищах – у кого-то их пять, как у нас, а бывает, что и шесть и семь, и четыре и три, и два, и даже один культяпный отросток на ладони. По этому пальцовому поводу у них велись жаркие споры с мордобитием: что считать правильным стандартном для исконного гнома, изначального гнома, гнома прародителя, гнома от земли матери, так сказать, – сколько пальцев должно быть на руке уважаемого гнома? Естественно, мнений было столько, сколько представителей разного количества пальцев на руке. Но больше чем количество пальцев на руке их зарубала другая тема – цвет волос! Ты знаешь, что генов, отвечающих за цвет всего два: один рыжий, другой чёрный и их комбинации дает весь спектр цветов от пепельных блондинок, до жгучих брюнеток? По глазам вижу, что ты этого не знал.

– А как же альбиносы?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее