Пока Париж спал

– Знаю. – Сара нежно гладит его по руке, прекрасно понимая, почему ему важно вспоминать это иногда. Она и сама порой чувствует такую потребность. Возможно, так ее сознание пытается осмыслить то, что с ними произошло. Но в этом не было никакого смысла. Возможно, каждый раз, когда она проигрывает в голове эти воспоминания, то надеется, что боль будет не такой невыносимой. Что воспоминание, проигранное тысячу раз, потеряет свою силу.

– Думаю, я бы умер там, если бы не знал, что где-то нас ждет Самюэль, – говорит Давид. – Я держался только потому, что хотел снова его найти.

– Так ты тоже знал? Что он жив?

– Я не знал, но держался за эту призрачную надежду. Я был сильным ради него, хотел, чтобы он гордился своим отцом, где бы он ни был.

– Мне он тоже придавал сил. Наша любовь к Самюэлю помогла нам выжить, не так ли?

Сара видит одинокую слезу, стекающую по щеке Давида и пропадающую в его густой бороде. Она знает, как ему трудно говорить вот так. Это слишком тяжело для него. Он должен держать себя в руках, а эти невыносимые эмоции заставляют его чувствовать, что он теряет контроль. Сара знает, хотя муж никогда ей этого не говорил. Теперь, когда Давид начал этот разговор, она хочет его продолжить. Это поможет им обоим.

– Я помню, как однажды я копала траншею за пределами лагеря, – продолжает она, поглаживая его по руке. – Было так жарко, а у нас не осталось воды. Помню, как вытирала пот с бровей, а затем слизывала его с руки. Затем я заметила, что рядом со мной стоит надзиратель и смотрит на меня. Я зажмурилась, ожидая, что он меня ударит. Но вместо этого он спросил, хочу ли я пить.

Сара делает паузу.

– Я не посмела ответить. А он достал свою фляжку и предложил ее мне. Я не хотела брать ее. Страх был больше жажды. Но он засунул ее мне в руку. Я сделала один глоток и попыталась вернуть ее. Думала, что это ловушка – что меня застрелят за то, что я пью из фляжки надзирателя. Но он сказал мне допить. И я выпила всю.

Она перестает гладить руку Давида.

– И даже не сказала спасибо.

Давид выпрямляется.

– Но тебя в тот день спасла не вода, правда? А то, что ты увидела добро в самом настоящем аду. Это дало тебе надежду.

– Да, и это заставило меня поверить, что кто-то позаботится о Самюэле. И потом, когда я увидела тебя в снегу в том разрушенном здании, я знала, что однажды мы втроем снова будем вместе.

Давид берет ее руку.

– Не знаю, как ты смогла отыскать меня. Мы ведь все выглядели одинаково, как скелеты. Я был готов сдаться, хотя знал, что война закончилась. Просто хотел лечь и умереть. А потом услышал, как ты выкрикиваешь мое имя, будто во сне, и вот ты передо мной, держишь меня в руках и снова и снова повторяешь мое имя.

Сара сжимает его руку.

– Я искала тебя. Знала, что ты там.

– А я знал, что это не сон, потому что мне было ужасно холодно. А потом я услышал, как Бог говорит мне не терять веру и быть сильным, что скоро наши страдания закончатся.

– Но они так и не закончились, правда?

Они сидят в тишине, каждый погруженный в свои воспоминания. Сара вспоминает истории, которые Давид ей рассказывал после возвращения. Это его воспоминания, но она любит перебирать их, представлять себе все уловки, на которые ему приходилось идти, чтобы доставлять ей записки, поддерживать ее веру. Благодаря исследовательским способностям его взяли в медицинскую лабораторию под наблюдением печально известного доктора Менгеле. Дни он проводил в относительно теплой лаборатории, изучая клетки под микроскопом. Часто он оставался один, и ему удавалось доставать лекарства для других заключенных. Это было очень рискованно, но Давид был умен и прятал их в неожиданные места. Он клал небольшие таблетки с антибиотиками в уши, а пенициллин под стельки своей обуви. Это были очень ценные товары, и их с легкостью можно было обменять на передачу записки. Все знают об экспериментах Менгеле теперь, но Давид знал о них еще тогда. Он сказал Саре, что в какой-то степени стал их соучастником, потому что знал, что они делают. Было невозможно оставаться непричастным, и Давид до сих пор чувствовал свою вину.

– Интересно, как справляются остальные выжившие? – спрашивает Сара. Возможно, единственный выход – блокировать эти воспоминания. – Иногда я спрашиваю себя, действительно ли это было со мной.

– Всем выжившим тяжело, но никто на самом деле не хочет слышать наши истории. Они не хотят представлять, через что нам пришлось пройти. Но ничто не остается прежним, когда увидел ад, правда?

Сара прижимается к нему.

– Нет, не остается. Иногда я чувствую себя так одиноко.

– Я с тобой, Сара.

Давид берет ее руку.

– Я знаю, что не умею говорить такое, делиться своими чувствами. Но я рядом с тобой.

В его глазах блестят непролитые слезы.

– Я знаю.

Сара сжимает его руку в своей.

– Давид, то, что мы пережили – это из другого мира. Не из мира, в котором мы теперь живем. Этого просто не может быть.

– Ты права. – Он утирает слезы, скатывающиеся по ее щекам. – Мы вернулись из ада. Нам надо найти способ забыть все, что мы там видели.

– Попробовать забыть. Да, если бы мы только могли.