Пока Париж спал

Когда мистер и миссис Лаффитт возвращаются несколько часов спустя, Сэм уже спит у меня на коленях, утомленный пережитыми эмоциями. Мистер Лаффитт аккуратно поднимает его и несет в спальню, я следую за ними. Он кладет его на кровать и укрывает одеялом с такой нежностью, что мое сердце дрогнуло. Какое-то время он просто смотрит на мальчика. Мне бы хотелось обнять его и как-то утешить. Он наклоняется и целует Сэма в лоб.

– Мамочка, – бормочет Сэм во сне.

Мистер Лаффитт отступает, и я сажусь на колени у изголовья, глажу Сэма по голове.

– Все хорошо. Я здесь.

Он снова засыпает.

Когда я встаю, то вижу, что мистер Лаффитт уже ушел. Мое сердце наполняет чувство вины, и я бреду в гостиную. Сев в кресло, я утыкаюсь глазами в пол. Не могу видеть их печальные глаза. Миссис Лаффитт передает мне чашку кофе, и я смотрю ей в глаза, когда говорю спасибо. У нее невероятные зеленые глаза, почти как у Сэма, только еще ярче. Глаза Сэма становятся зелеными при особом освящении или когда меняется его настроение. Кошачьи глаза – так однажды назвал их наш друг.

– Мы хотим, чтобы вы отвезли Самюэля обратно в Америку, – произносит мистер Лаффитт.

Такого я не ожидала. Так прямо, так четко.

– Но…

– Нам всем слишком трудно. Особенно ему.

– Уже слишком поздно, – миссис Лаффитт говорит так тихо, что я едва улавливаю ее слова. – Он больше не наш.

Отложив чашу кофе, я поднимаюсь на ноги. Не раздумывая, подхожу к ней. Она двигается на диване, чтобы освободить мне место. Я сажусь рядом и кладу руку ей на колено.

– Прошу, простите нас.

Ее ладонь ложится на мою.

– Мы прощаем вас. Вы спасли нашего сына.

Слезы падают на наши руки. Наклонившись к ней, я обнимаю ее, желая забрать всю ее боль.

– Я научу его говорить по-французски. Он будет вам писать. Мы будем говорить про вас. Это еще не конец, прошу вас, не думайте так.

Миссис Лаффитт кладет руку мне на плечо.

– Мы знаем. Вы были ему отличной матерью. А Жан-Люк отличным отцом. Сэму повезло, что его спас такой хороший человек.

Теперь и я не могу сдержать слез. Сара и Давид любят Сэма больше самих себя, они ставят его счастье превыше всего. Осознание этого бьет меня ножом по сердцу. Они его настоящие родители. И всегда были. Мне становится невыносимо стыдно, и я обещаю себе, что Сэм поймет, что они для него сделали.

Бумаги готовы в течение недели, и пока самолет летит через Атлантический океан, возвращая нас домой, я наблюдаю, как Сэм спит. Длинные ресницы щекочут бледные щеки, он сжимает мою руку, будто бы опасаясь проснуться и не обнаружить меня рядом.

Я рассматриваю облака и снова думаю о Лаффиттах и их жертве. Думаю о муже – самом храбром человеке в моей жизни, который скоро вернется к нам. И о Самюэле.

В благодарность за второй шанс я произношу про себя молитву.

Эпилог

Год спустя, когда они готовятся ко сну, Сара берет руку Давида и и кладет ее себе на живот.

– Мне нужно что-то тебе сказать.

Она делает паузу и смотрит ему в глаза.

– У нас будет ребенок.

Глаза Давида наполняются слезами.

Через шесть месяцев Сара родила мальчика, они назвали его Жереми.

Когда Сэму исполняется тринадцать, Давид, Сара и Жереми приезжают его навестить. Но, честно говоря, это был странный визит. Сэм стеснялся говорить по-французски, им было сложно общаться. В тот раз Давид сказал Саре: «Ему всего тринадцать, это непростой возраст. Он все еще ничего не понимает и чувствует себя неловко. Однажды он примет нас, вот увидишь».

Они договорились, что Шарлотта и Жан-Люк привезут Сэма в Париж, когда ему исполнится восемнадцать. Но этого так и не произошло. Им пришлось оплачивать колледж, на него ушли все деньги. С деньгами тогда было туго, а образование важнее всего.

По письмам Давид и Сара узнали, что Сэм встретил кого-то особенного. Как он надеялся, что они порадуются за него!

* * *

Одним солнечным субботним утром летом 1968 года Давид и Сара сидят на кухне и макают круассаны в чашки с кофе. Жереми и его младшая сестра, которой исполнилось семь лет, уже в школе. Волосы Сары начали седеть, и морщинки вокруг глаз стали глубже. Давид все еще носит бороду, но она тоже постепенно седеет.

Вскоре они закончат завтракать и отправятся в синагогу. Давид читает газету.

– Они и правда запретили студенческие протесты, – говорит он, поднимая взгляд на Сару.

Она собирается ответить что-нибудь про то, что де Голлю пора в отставку; в конце концов, ему уже восемьдесят. Пора двигаться дальше. Но звонок в дверь прерывает ее.

– Кто это может быть? В субботу утром?

– Пойду открою, – отвечает Давид.

Он покидает кухню и спускается к выходу. На пороге стоит растерянный молодой человек. Давид открывает стеклянную дверь.

– Bonjour, monsieur.

Мужчина потерянно смотрит на него. Он высокий и красивый, прядь темных прямых волос падет ему на лоб, у него загорелая кожа. Давид разглядывает его глаза – они шоколадного цвета, но зеленые огоньки сверкают в радужке, когда он говорит:

– Bonjour.

Давид делает шаг навстречу,

– Это я, это…

– Самюэль, – тихо произносит Давид. Это имя буквально тает на языке, и Давид произносит его снова: – Самюэль.

Молодой мужчина улыбается.