Пока Париж спал

Засунув руку во внутренний карман, Жан-Люк достает свои документы. Его руки не дрожат, а лицо сохраняет спокойный, дружелюбный вид. Я достаю свои документы дрожащими пальцами, ерзаю в своем кресле, но зато улыбаюсь своей самой милой улыбкой.

– Месье Севанн и Мадмуазель де ла Виль, путешествуют с ребенком. – Жандарм вскидывает бровь.

– Мы едем в Биарриц, чтобы пожениться! – выпаливает Жан-Люк.

Моя фальшивая улыбка становится еще шире.

Жандарм переводит взгляд с меня на Жан-Люка и обратно, его лицо хмурится еще сильнее.

– Вы что, не в курсе, что идет война?

– Это ради ребенка, – говорю я. – Мой отец убил бы меня, если бы я осталась. И ребенка.

Я чувствую, как из глаз у меня катятся слезы. Я знаю, что вся семья смотрит на меня в изумлении. Это добавило новых красок их путешествию.

В вагоне повисает тишина.

– Так ты сбежала! – Жандарм издает громкий грязный смешок. – Думаю, вам лучше пройти со мной, месье. Нам надо поговорить.

Жан-Люк хлопает меня по руке и тянется за сумкой.

– Конечно, месье.

Я смотрю, как он выходит из купе, а затем перевожу взгляд на отца семейства, который сидит напротив. Он отворачивается и смотрит в окно.

Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Я закусываю нижнюю губу, секунды превращаются в минуты.

Проходит, кажется, целая вечность, прежде чем Жан-Люк возвращается и садится на место. Облегчение накрывает меня с ног до головы. Я снова могу дышать. Он наклоняется ко мне и шепчет мне на ухо:

– Он хотел денег. Решил, что знает нашу тайну, и хотел денег за молчание. Один секрет, чтобы сохранить другой.

Он дотрагивается до моего колена и смотрит мне в глаза.

– Ложь, которая наполовину правда, лучшая ложь.

Глава 38 Шарлотта

Юг, 30 мая 1944 года

Поезд наконец-то останавливается в Байонне, и мы молча выходим в темноту. Напротив станции высятся многоквартирные дома, но ставни на окнах закрыты, будто жильцы покинули свои квартиры, хотя они, скорее всего, просто спрятались внутри.

– Давай пойдем к реке. Центр города должен быть за мостом.

Жан-Люк берет меня за руку. Когда мы сворачиваем за угол, то видим пару жандармов, идущих к нам навстречу. Я резко останавливаюсь.

– Просто продолжай идти.

Он толкает меня локтем.

Мы поднимаемся по извилистой улице к собору, город становится оживленнее, несколько человек, сидящих на веранде кафе, оборачиваются на нас, но их лица остаются безучастными. Мы проходим собор, приближаясь к небольшому отелю прямо за первым поворотом.

– Давай попробуем этот.

Жан-Люк толкает дверь, она открывается с громким скрипом, пробуждая задремавшую пожилую женщину за стойкой. Она смотрит на нас слезящимися глазами.

– Мы бы хотели снять номер на одну ночь, пожалуйста.

Его голос звучит слишком высоко, и он откашливается.

– Документы, – требует она, вытянув костлявые пальцы.

Я достаю свои документы. Она вырывает их у меня из рук, как голодная кошка, затем достает крошечные очки из верхнего кармана блузки и внимательно изучает. Она возвращает их, не сказав ни слова, и тянется за документами Жан-Люка. Она морщит нос, пока их изучает, затем резко вскидывает голову, на ее губах играет хитрая улыбка.

– Не женаты! – заключает она визгливым голосом.

– Мы как раз собираемся пожениться.

Жан-Люк улыбается своей самой очаровательной улыбкой.

– Значит, вы желаете раздельные комнаты, верно?

– Как скажете. – Жан-Люк громко вздыхает, а я смущенно отвожу взгляд.

– Так и скажу. Сколько ночей?

– Только одну.

– Значит, две комнаты, одна ночь – это будет стоить пять с половиной франков, включая завтрак и ужин.

Жан-Люк лезет в карман и достает несколько монет. Ее глаза блестят, когда она их пересчитывает.

– Можем ли мы купить немного молока? – спрашиваю я.

– Молока? – На лбу женщины появляются глубокие морщины.

– Для ребенка.

– Ребенка?

Я похлопываю по свертку в моих руках. Она и правда самая настоящая старая слепая летучая мышь.

– Ребенок! Не женаты. И ребенок!

Я ожидаю, что она еще раз поднимет цену, но вместо этого она спрашивает:

– Что же вы сама его не кормите? Вы ведь знаете, как трудно достать молоко.

– Я болела. Не могу его кормить.

– Болела?

Я чувствую, как краснею.

– Да, довольно сильно. У меня была какая-то мерзкая инфекция.

Она отстраняется.

– Но не туберкулез?

– Нет, ничего такого.

Повисает неловкое молчание.

– Молоко стоит очень дорого. – Ее хриплый голос нарушает тишину.

– Мы знаем. – Жан-Люк снова ей улыбается. – Но это для ребенка, и мы готовы заплатить.

– Попробую достать вам немного. Дайте мне еще один франк, и я спрошу у племянника. Он фермер.

– Спасибо. Мы очень благодарны вам за помощь.

Жан-Люк достает монетку.

– Как зовут ребенка? – Она снимает очки и убирает их обратно в карман.

– С…, – начинаю я, но Жан-Люк быстро прерывает меня.

– Серж, – говорит он.

Я тут же замолкаю, оставляя имя Самюэль при себе. Я должна научиться соображать быстрее. Естественно, еврейское имя моментально бы нас выдало.

– Серж, – медленно повторяет женщина, будто пробуя имя на язык. – Хорошее имя.