Пока Париж спал

Не взглянув на Мардж, я бегу за ним.

– Скоро тебе накрывать на стол, Джимми! – кричит Мардж нам вслед. – Сэм не может остаться надолго.

Мы пропускаем ее слова мимо ушей и расчищаем себе место от конструктора Meccano на полу его спальни.

– Что собираешь? – спрашиваю я.

Он смотрит на меня.

– Да ничего особенного.

Повисает молчание, мне от него не по себе.

– Все говорят, что твой папа нацист. – Он смотрит на меня, прищурив глаза.

– Что?

– Да. И что он похитил тебя. Потому что ты был еще ребенком.

– Что такое нацист?

Я вспоминаю папино письмо и стараюсь быть храбрым.

– Ну, это что-то очень плохое. Были такие немцы, которые пытали и убивали людей, во время войны. Они все носили длинные черные плащи и высокие черные сапоги, и они шли по городам и всех убивали, – он переводит дыхание, – твой папа и в самом деле был нацистом?

– Нет! – Я ничего не могу поделать. Слезы катятся у меня из глаз. Я вытираю их тыльной стороной руки, проглатывая ком в горле. Затем я долго и пристально смотрю на Джимми.

– Он никогда не был нацистом. Он боролся с ними, втайне. Он спас меня от них. Они собирались меня убить, а он меня забрал. Он никогда меня не похищал. Он сбежал сюда, в Америку, с моей мамой.

– Ух ты! Это очень плохо.

Джимми смотрит на меня, и я уверен, что он пытается понять, верить ли мне.

– А твоя мама – это твоя настоящая мама?

Я качаю головой, вспоминая, как раньше мы могли так сильно смеяться, что у нас начинали болеть бока, а когда мы прекращали, то уже не могли вспомнить, что заставило нас смеяться в самом начале, и от этого начинали смеяться вновь. Джимми всегда был моим лучшим другом.

– Но почему они хотели убить тебя?

– Потому что я родился не в том месте, а во время войны они делали страшные вещи с детьми, даже с младенцами.

– Да. – Джимми опускает взгляд, и я вижу, что он пытается все осмыслить. Затем он снова смотрит на меня, его взгляд становится теплее.

– Кто же тогда твои настоящие родители?

– Не знаю. Они тоже были заключенными и почти погибли. Но не погибли.

– Ты встретишься с ними?

– Может быть, я не знаю.

– Почему около твоего дома целыми днями сидит коп? Где твой папа?

– Он во Франции, помогает им с расследованием. А копы приглядывают за нами, пока его нет.

– Здорово. – Джимми хмурится. Я понимаю, что он не до конца верит во всю эту историю. Да и я тоже. Я не понимаю, зачем нужен коп. У некоторых детей нет отцов, но у них нет и копов, которые приглядывают за ними.

Он пихает меня в бок.

– Хочешь помочь мне собрать машинку?

Глава 54 Шарлотта

Санта-Круз, 16 июля 1953 года

Телевизор выключен, и в доме очень тихо.

– Сэм! – зову я.

Наверное, он в своей комнате. Я собираюсь пойти проведать его, когда звенит дверной звонок. Это молодой офицер, Джон. Он снимает фуражку и вытирает ноги о коврик, когда входит внутрь.

– Миссис Бошам, у меня есть новости.

Он замолкает, уставившись себе под ноги.

То, как он произносит это, еле слышно, еле выдавливая последние слова, пугает меня. Это плохие новости. Я просто знаю.

– Проходите. – Я отхожу в сторону.

– Спасибо, мэм.

Джон прижимает фуражку к паху.

– Могу предложить вам что-нибудь выпить?

Я говорю голосом вежливой хозяйки, выполняю все условности, откладывая момент истины.

– Спасибо, пожалуйста. Благодарю вас.

Пожалуйста и спасибо в одной фразе. Видимо, ему очень неловко.

– Кофе? Сок?

Он идет за мной в кухню.

– Сок будет очень кстати. Спасибо.

Он наблюдает, как я наливаю апельсиновый сок в стакан.

– Сэм знает о своих родителях и всей этой истории? – вдруг спрашивает он.

– Да.

– Как он?

– Это сложно для него. Он ужасно скучает по папе. Мы оба скучаем.

Джон кивает, показывая, что понимает, о чем речь, и мы садимся за кухонный стол. Я смотрю, как он пьет сок. У него открытое лицо и ярко-голубые глаза. У него русые волосы, зачесанные на один бок, и маленький нос – аккуратный и ровный, а подбородок круглый. Он выглядит таким молодым. Изучая его, я делаю глоток воды. Задумавшись, проливаю воду мимо рта, и она растекается по столу. Я не успеваю взять салфетку, но Джон уже подскакивает и хватает кухонное полотенце с металлической ручки на дверце плиты. Я позволяю ему вытереть воду.

– Вы сами его сшили? – Он держит в руках кухонное полотенце и смотрит на вышитый на нем Пон-Нёф. – Очень красиво.

– Это моя бабушка.

Какого черта он говорит о кухонном полотенце?

– Вы взяли его с собой, когда бежали из Франции? И до сих пор сберегли?

– Да, у меня три таких. Мы пеленали в них Сэма.

Все эти годы проносятся у меня перед глазами, будто время пошло вспять. Я чувствую себя так, будто вернулась в прошлое и соскальзываю, качусь вниз, отчаянно желая сбежать.

– Вы поддерживаете связь со своей семьей во Франции с тех пор, как приехали сюда?

– Не особо. Им оказалось непросто простить меня за все, что им пришлось пережить по моей вине.

Я замолкаю и думаю о том, каким эгоистичным было мое решение.

– Я просто сбежала, даже не подумав о них.

Джон кивает, пытаясь осмыслить сказанное.

– Я была очень молода.

– Да, мы все совершаем ошибки в юности.

– Ошибки? Вы думаете, это было ошибкой? Глупой ошибкой?