Пока ты моя

— Что бы это ни было, она… — Джен помедлила и задумалась, прислонившись к шлангу пылесоса. — Элизабет была чище этого. Ей была ненавистна сама мысль о том, чтобы жить за счет денег, заработанных нечестным путем или полученных каким-нибудь другим непорядочным образом. Иногда она выполняла свою работу бесплатно — для матерей, которые не могли себе позволить оплату ее услуг. — Джен кратко, но многозначительно кивнула. — Между нами говоря, мне кажется, что у Джеймса в глазах так и стояли значки фунтов, когда он женился на Элизабет. Он потратил уйму времени, пытаясь наладить отношения между ней и ее семьей — особенно ее братьями. Джеймс им нравился, они одобряли его службу на флоте и политические убеждения. Но… ох, ладно, мне пора! Я не могу болтать тут весь день. — Она взяла пылесос и добавила: — Их разделяла огромная пропасть, это — другой мир, хотя я вам этого не говорила.

— Конечно, не говорили, — меланхолично подтверждаю я.

— Просто разные миры, — напевает она и собирается уходить, но передумывает. — Элизабет всегда давала мне рождественскую премию, правда.

Джен наклоняется к пылесосу.

— Двести фунтов наличными, — шепчет она, лукаво кивая. — А от Клаудии — ничего подобного, представляете? Только коробка конфет «Кволити-стрит» и дешевая открытка!

Я не собираюсь задерживаться здесь до Рождества, чтобы узнать, какими же подарками, если таковые вообще предполагаются, одарит меня Клаудия. Задолго до этого времени меня уже здесь не будет. Я пытаюсь гнать от себя мысли о том кошмаре, который оставлю после себя, об этом уничтожающем напоминании о моем присутствии в доме Морган-Браун.

— Она ведь скоро родит, не так ли? — спрашиваю я, желая точно выяснить, что известно Джен о сроке Клаудии.

— Если вы так говорите… — тянет Джен и берет печенье, все еще отлынивая от работы. — Но мне казалось, у нее в запасе еще месяц, почему-то я так подсчитала.

Сердце переворачивается у меня в груди. Это может все изменить. Если у меня больше времени — это сущее благословение, которое, впрочем, способно обернуться и проклятием. Чем дольше я нахожусь здесь, тем больше вероятности, что меня поймают. Я должна знать точно, когда она собирается рожать.

— Я могу и ошибаться, — снисходительно бросает Джен. — Математика никогда не была моей сильной стороной. Но остерегайтесь: она станет одной из тех собственнических, ревнивых, кудахтающих над ребенком мамаш, которые любят все держать под контролем. Рассчитывайте на то, что у вас отберут часть работы, когда у нее появится ребенок.

— Это почему же? — Я замечаю, как дрожит мой голос, но Джен и ухом не ведет.

— Не поймите меня неправильно. Мне нравится Клаудия. Просто она не Элизабет. Если можно так выразиться, в жизни Клаудии было много напастей, связанных с рождением детей. Думаю, это ее ожесточило.

— Не понимаю, — притворяюсь я. — Она кажется такой счастливой!

Пытаюсь не думать о Сесилии, но ничего не могу с собой поделать: в сознание просачиваются воспоминания об огне ее волос, глубине ее ярости, масштабах ее разочарования и последующего за ним гнева.

— В прошлом она потеряла так много детей, что, полагаю, чуть ли не рукой махнула на попытки зачать. — Джен со знанием дела кивает и скрещивает руки на груди. — Выкидыши и рождения мертвых детей следовали одни за другими. Пиф-паф, бац — и все умерли. Она сама так сказала.

Уборщица резко вскидывает руки, и этот ее жест явно призван символизировать потерю детей, ушедших на небеса.

— Тогда получается, что первые годы их семейной жизни с Джеймсом были очень беспокойными, — замечаю я.

— О нет, — отвечает Джен. — У нее не было никаких неудачных беременностей с Джеймсом. Все это происходило еще до их свадьбы.

С трудом себе представляю, чтобы Клаудия изливала душу домработнице, но, возможно, радость от того, что она наконец-то благополучно выносила ребенка, заставила ее кричать об этом на каждом углу. Я помню коробку в гардеробе и ее душераздирающее содержимое. Теперь мне еще хуже от того, что я собираюсь сделать. Твержу себе, что нужно оставаться безучастной и холодной, иначе я никогда не доведу задуманное до конца. Позже, когда Джен кричит, что уходит и вернется завтра, я пишу эсэмэску Сесилии. И, как обычно, удаляю сообщение, так и не отправив.

Позже, на школьной детской площадке, я подкатываю к Пип. Замерзший двор постепенно наполняется сплетнями и болтовней, когда сюда стекаются пришедшие забрать детей после уроков мамаши и несколько папаш. Пип разговаривает с несколькими мамами, которых я не знаю. Мне хочется спросить у нее кое-что о Клаудии. Это может иметь значение.

— О боже мой! С ней все в порядке? — волнуется Пип после того, как я кратко рассказываю ей о случившейся на днях аварии. — Вам следовало сразу же позвонить мне. Можно я зайду к вам попозже?

— С ней все прекрасно. Она — на работе. — Я вижу шок на лице Пип. Она сочувственно хватается за свой живот.

— И вы не отвезли ее в больницу? — недоверчиво спрашивает Пип.