Пока живы — надо встречаться

А Сусанов, как ни горько было ему это все слышать, терпел и работал. Походил, приглядел на краю оврага полуразрушенный подвал, с ребятишками-школьниками разобрали завал из камней, вычистили, дверь приладили, пробили окно на овраг. Школьный истопник раму наладил, стекла вот только нигде не было. Прослышал Сусанов, что под Верховьем оранжерея разрушенная от войны осталась, поехал туда. Двадцать пять километров за четыре часа отмахал, набрал много различных стеклянных кусочков, косячков и в тот же день притащил все это к себе. Застеклили школу где можно было. Застеклили и раму в полуподвале. Внутри поставили найденную в немецком блиндаже «буржуйку», склепанную из жести, хорошо протопили ее. Стал Сусанов с учителями проводить работу, совещаться, как поднимать на селе людей, приобщать их к вершинам общечеловеческой культуры. В этом он видел свою главную педагогическую обязанность. Организовали драмкружок. Ставили пьесы — и комедии, и драмы. А перед спектаклем Сусанов не забывал беседу провести или доклад сделать. Народу битком набивалось в класс. Хоть и копотью покрывались лица от зажженных самодельных фитилей, но с удовольствием односельчане слушали и смотрели представления.

Вот так и пережили зиму. А когда на луговинах появились щавель, крапива и лебеда, Сусанов, собрав детей постарше, сказал:

— Пойдемте со мной трудиться…

И стали они на школьной усадьбе зарывать траншеи и воронки, из старых полузасыпанных окопов и ходов сообщений переносить останки погибших воинов в братские могилы, которые огораживали, обсаживали молодыми деревцами, ставить деревянные памятники. Сусанов много рассказывал детям о войне, о том, как дорого досталась победа. Заготавливали дрова к зиме. Искореженные войной ракиты пилили двухметровой трофейной пилой. Раскряжевать толстенный комель под силу только четверым, и тогда Сусанов брал себе в помощь ребятишек посильнее, лет по пятнадцать. Сам трудился изо всех сил, но и детей приучал к тому же.

Летом в отпуск к нему приехала жена. Походила, посмотрела — кругом запустение. Электрического света нет, а только гильзы с коптящим фитильком, отрезанным от полы шинели. По ночам слышно, как заунывно и протяжно воют волки. За водой ходить надо в овраг, через заросли бурьяна. После жизни в Орле, где в то время все же было какое-то элементарное человеческое жилье, муж предлагал ей перебираться к нему, в Корсунь, жить в землянке, спать на лежанке из досок на «козлах», пищу готовить на «буржуйке» и работать в школе, в бывшем помещении для скота с самодельными оконцами в стене. И поблизости ничего не было видно — ни домов, ни других построек. Только по оврагу высилось десятка два старых ракит да в рост человеческий вымахал бурьян.

Сусанов с тревогой наблюдал, как его молодая, красивая жена впадает в уныние.

— А я-то думал, что ты со мной в огонь и в воду, — проговорил он упавшим голосом.

Жена помедлила, словно собираясь со своими смятенными мыслями. Ей было страшновато отчего-то, но в то же время она чувствовала, что только с ним она обретет утешение и по-настоящему будет счастлива.

— А вот и останусь! — с вызовом ответила она.

В то же лето Сусанов стал пристраивать к школе саманную времянку. Его видели вместе с учителями замешивающим серую глину с соломой и таскающим на себе камни для фундамента.

И построили-таки трехстенник на шестьдесят квадратных метров. Большой зал получился. В середине сделали разборную перегородку. Днем два класса занимались, а вечером — спектакли, доклады. Накануне 30-летия Октября в эту пристройку собрались все односельчане. В президиуме — самые уважаемые труженики села, районные представители. А люди все видят, подмечают.

— У директора-то рубаха от пота не просыхала, а в президиум вот ить не выбрали.

— И докладов что-то не поручают ему…

— Доклад — дело политическое, а он в плену был…

— Ты погляди на его лицо. Он и сейчас как из концлагеря.

Конечно, досадно было слышать такое, но в глазах Сусанова не было ни уныния, ни злобы, ни отчаяния, а была только решимость держаться достойно, на высоте, и обид не выказывать.