Показания поэтов

Это была совершенно мимолетная встреча на бегу, ничем не поразившая и не ранившая меня, кроме той холодности, которой не бывало в детстве и которая, напротив, сопровождала все наши более поздние свидания. Я совсем забыл, на чём мы расстались, и смутно припоминаю оставшуюся ночь в этой путаной гостинице, то ли со Сванидзе, то ли с Сихарулидзе, которая постепенно изглаживается и сливается со всеми остальными моими похождениями последних дней. Сейчас я уже лучше понимаю отца, его отдалившие нас недоумение и некоторую растерянность передо мной. Он вернулся, как всегда возвращался домой после поездки, чтобы застать кого-то ещё более неожиданного и непонятного, чем обнаружил в себе я сам. Кто, в самом деле, может теперь представить себе меня ребёнком? Однако если ещё можно понять внезапно повзрослевшего сына, всё равно остаётся загадкой, зачем он тогда проводит жизнь, что в ней сделал и с кем, наконец… Разве мне самому удалось бы ответить ему на все эти вопросы? Думаю, что, даже справившись со случившимся проблеском во времени, он всё равно не понял, кто я. Он привёз мне игрушек, как всегда привозил откуда-нибудь домики, железные дороги и человечков, и тем более растерялся, нужны ли они мне или уже не нужны, зачем… Откуда ему знать, что с возрастом мне очень нужно только всё больше игрушек, потому что есть с кем делиться?

<1995

?>

Закрытый город

Казалось бы, ты здесь недавно, приехал совсем накануне: однако ничто на пути – какая-нибудь зацепка, случайная сцена, надпись над дверью – не удерживает внимания, изглаживаясь, как минуты, подчинённые незаметно скрадывающемуся прерывистому дыханию окружающего города, замершие на времени, обозначенном автобусным билетом, который каждый раз заново комкаешь в кармане. Когда забываешься в скудно обставленной комнате, то же неимоверно ускорившееся дыхание нарастает в воображении: холодея от усилия, пытаешься уследить, чем питаются изнутри эти глухие вздохи инородного организма, сокращающегося в твоём сне и как бы рисующего смуглую, смутно знакомую фигуру, – может быть, из забытого цирка? – которая неуловимо перемещается во мраке без видимых движений, завораживая, подчиняя себе и перехватывая дыхание, как сомкнувшаяся над головой вода. Ночью смутно мерцающий под луной город вырисовывается во всём своём отчуждении, которое напрасно пытаешься разглядеть и преодолеть, цепляясь за любой мелькнувший в далёком окне свет. Должно быть, это необъяснимое, усиливающееся от жары отчуждение делает невыносимыми закрытые стены, каждый день выводит тебя бродить под солнце, на которое ты не можешь поднять глаз.

Этот город кажется бесконечным в его перепутывающемся и гипнотизирующем однообразии, однако вопреки всему и даже желанию тебе всегда удаётся, как будто по давней, ничего не удерживающей в памяти привычке выйти на обратную дорогу. На пути тебе редко встречается что-то помимо непрерывно ведущих в сторону саманных стен, из‐за которых едва видна выжженная садовая зелень, и нестерпимых перекрёстков, которые преодолеваешь, даже не сообразив, во сколько раз разошлась улица. Иногда, и всегда внезапно в этой тиши, тебе попадаются навстречу фигуры, – пасущиеся это животные или задрапированные от пекла прохожие, стоят ли они в группах или проходят поодиночке? – однако ты спешишь мимо в страхе как будто перед собственной неожиданно вырывающейся тенью, опасаясь мгновенного и смертоносного выпада, в котором могут раскрыться чьи-то черты. Но ничего не происходит и даже не угадывается вокруг, хотя в застоявшемся прокалённом воздухе витают, то и дело перебивая друг друга, мириады секундных веяний, создающие впечатление переполненной жизнью пустоты. Иногда в приотворённые сбоку двери или в случайную пробоину стены мельком выглядывают какие-то смутные в зелени пёстрые сцены – может быть, это прохладный уголок сада или просто цветущий домашний двор? – вызывающие нечто знакомое; однако они не задерживаются и, более того, никогда уже не встречаются на вроде бы обратном пути по той же улице – если только её можно узнать по скупым и одинаковым для всех этих заплетающихся кварталов приметам. В любом случае это скорее всего лишь расплывающиеся образы прошлого.