Покер с Аятоллой. Записки консула в Иране

вкус к жизни и служебное положение использовали для получения от нее (жизни) максимума

удовольствия. Работой озадачивались в пределах — «чтобы не мешала», были демократичны, имели добрые отношения с подчиненными, жили сами и давали жить другим. При этом своих

коллег по работе без колебания «подставляли». Но в МИДе это особым пороком никогда не

считалось.

Среди иранских кадров классическим примером такого начальника был наш консул в Реште, по

прозвищу «Мазендеранский тигр». Он там служил (отдыхал) в середине семидесятых годов. Его

приключения в джунглях этой живописной прикаспийской провинции сопровождались

необычайным стечением обстоятельств. В местах охоты и рыбалки Тигра вскоре после его отъезда

происходили крестьянские волнения антишахской направленности. Контрразведка САВАК не

сводила с него глаз, но обнаружить ничего не могла. В консульстве, кроме него самого, об этих

обстоятельствах знали все.

Вторая группа состояла из «неугомонных», биологически неспособных умерить служебный пыл. В

силу отсутствия профессиональных навыков их активность в основном принимала всевозможные

хозяйственные или схожие с ней формы. Зависело это от неведомых импульсов, как-то фазы луны, морских приливов-отливов: кто-то упорно пилил сухие деревья в саду, кто-то с неменьшей

решимостью их сажал. Они любили красить фасад учреждения, могли организовать КВН.

Примером этой категории был мой сосед из кабинета на девятнадцатом этаже (ляхи-ляхи иль

аляхи).

Он сменил на посту знаменитого Тигра. Неугомонный обожал политинформации. В самом начале

рабочего дня он вызывал в кабинет всех сотрудников консульства, а именно: секретаря, завхоза, водителя, трех комендантов, их жен-уборщиц — и зачитывал им вслух советскую прессу. Все

подряд, не спеша. Поскольку наши газеты приходили туда из Баку с пароходом один раз в семь

дней, то новости были недельной давности. Политинформация длилась без перерыва четыре часа

(!), каждый день (!!), на протяжении трех лет (!!!), пока не закончился срок командировки

Неугомонного.

К третьему типу следует отнести «растерянных». Эти совсем ничего не умели, всего боялись, зависели от подчиненных, с тоской и покорностью ждали пенсии. Но численность их не была

велика.

Четвертая группа — «деспоты-самодуры».

Работать с ними — тяжкое испытание. Деспоты были искренне убеждены в высокой значимости

своей персоны, умели и любили показать это другим. Неизменно суровый вид подчеркивал

важность миссии, которую они выполняли, и вашу зависимость от их благорасположения. У них

имелись «тылы», и при случае они непременно упоминали имя высокого покровителя. Считалось, что это укрепляет авторитет и предупреждает возможные интриги со стороны коллег. Деспоты

любили комфорт, но расслабиться не умели. Расслабленность, в их понимании, была опасна для

реноме начальника, а следовательно, недопустима. Деспоты бывали сокрушительными идиотами

и не совсем. Получить от них повышение в должности или ранге возможным не представлялось.

Ярким примером четвертого типа начальников был Генконсул СССР в Исфагане по прозвищу

Палыч. Мне запомнился один замечательный рассказ о его чудачествах. В консульстве ожидали

приезда посла Виноградова. Стол для высокого гостя решили накрыть в тенистом саду у

искусственного грота. Придумали сопроводить трапезу живой музыкой, для чего привезли

гармониста, одолжив его на строительстве ТЭС. Гармониста посадили на стул рядом с гротом и

приказали играть. Получилось громко — вряд ли послу такое понравится. Отодвинули дальше в

кусты — все равно режет слух. Еще дальше — вот сейчас получилось неплохо. Но звук не льется, нет стереофонии. Послали за вторым гармонистом и начали их рассаживать по кустам, меняя

позиции. В течение нескольких дней генконсульство не работало — все были заняты

гармонистами. Наконец- то нашли нужные точки, добились нежности и чистоты звучания,

выстроили правильный уровень громкости. И как же было обидно, когда в тот день пошел дождь и

Виноградов с Палычем водку пить отправились в помещение.

Откуда брался весь этот народ?

У КПСС существовала четко выстроенная социальная кадровая политика, согласно которой

интеллигенцию не следовало оставлять без присмотра. В ее состав постоянно вливали здоровые

свежие силы: представителей рабочего класса и трудового крестьянства. Существовали даже

процентные нормы, если мне не изменяет память, не менее 12% от общего состава коллектива.

Когда в 1972 г. я поступал в МГИМО и проходил предварительное собеседование, в очереди

передо мной оказался морячок, демобилизовавшийся недавно из ВМС. Он выделялся среди

общей массы взволнованных школьников высоким ростом, широкой грудью, здоровым цветом

лица, уверенным взглядом. Я помню, ему задали вопрос: какова цель визита в СССР президента

США Никсона?

Не могу знать! — отчеканил матрос. — Я в это время в морской пехоте служил!

А зачем вы в МГИМО поступаете? — спросили его обескураженные члены приемной комиссии.

Я-то? Да от отца хочу отделиться! — прозвучал прямолинейный флотский ответ.

Так вот, морячок этот в МГИМО таки поступил, в отличие от меня, набравшего «проходное»