Похититель костей

Он становится лейденским Заклинателем Костей, и это подходит ему – мягко направлять будущее горожан, знать, что они безоговорочно верят ему. Эвелина раскрывает самые лучшие качества его натуры. Она умеряет его честолюбие – так что теперь оно служит ему, а не превращает его в монстра. Их дом полон детей – у них три сына и две дочери, – которых они обожают, которыми дорожат. Их дом полон хаоса, смеха и любви. Каждый вечер он и Эвелина засыпают, держась за руки, как будто хотят оставаться соединенными даже в своих снах.

Но у него есть и другие ярко освещенные пути, и, исследуя их, я нахожу совершенно иного Лэтама. На некоторых из них я смотрю, как он входит в Верховный Совет. На других он продолжает преподавать в Замке Слоновой Кости. Я наблюдаю, как виновных в расставании с Эвелиной членов Совета постигают кары – на них обрушивается бесчестье, их судят за преступления, которых они не совершали, а также их жестоко убивают.

Я замечаю, что во всем этом есть закономерность. Разветвившись, пути всегда идут в двух противоположных направлениях – и на одном из них Лэтам каждый раз выбирает альтернативы, ведущие к мести, а на другом – альтернативы, ведущие к Эвелине. И эти пути никогда не сходятся. Стремление к мести уводит его все дальше и дальше от женщины, которую он любит. А если он выбирает ее, члены Совета, ставшие соучастниками его отца, так и не получают по заслугам.

Он не может получить и то, и другое. Ему приходится выбирать.

А мне приходится делать частые перерывы. От изнеможения я уже осоловела.

– Возможно, будет лучше, если мы вернемся сюда позже, – говорит Брэм. Я только что вышла из видения и потягиваюсь, подняв руки над головой, затем массирую напряженные мышцы плеча. Я чувствую себя так, словно несколько дней не спала.

– Нет, я должна продолжать, – возражаю я. Магическая книга лежит на столе, предостерегая меня. Теперь, когда Лэтаму стало известно о моих намерениях, я уже не знаю, сколько времени у меня осталось. И нельзя слишком уж долго оставлять сломанные кости вне питательного раствора – если кость высохнет, она отомрет и не сможет срастись. Я беру швейную иголку.

– Может быть, дело мне облегчит кровь. – Я колю себе палец и роняю на кость бабули несколько темно-красных капель. И делаю еще одну попытку.

Я стою на развилке двух путей. На одном из них отец Лэтама не только добивается заключения в тюрьму родителей Эвелины, но делает так, что такая же участь постигает и ее саму. А на втором после того, как ее исключают из Замка Слоновой Кости, Эвелина возвращается в Лейден. Я уже знаю, что произошло на этом втором пути, и потому начинаю исследовать первый.

И сразу же оказываюсь в Мидвуде, где я стою в моей спальне. Я смотрю на себя сверху, медленно описываю в воздухе круг – должно быть, благодаря крови я оказалась в собственном будущем, а не в будущем Лэтама. Я уже собираюсь убрать руку с половинок кости и попытаться еще раз, когда вдруг вижу идущую матушку, которая обхватила руками несколько пустых ящиков.

– Саския, – зовет она, – ты не могла бы подойти и помочь мне?

У меня перехватывает дыхание, из легких выходит весь воздух. Матушка. Я вижу будущее, и в этом будущем она жива.

Я погружаюсь в это видение глубже, пока не начинаю чувствовать, что я и Саския, которая отвечает на зов, почти слились.

– Иду.

Я следую за собой в кухню, где матушка осторожно укладывает в ящики нашу посуду.

– Я не хочу уезжать, – говорю я ей.

Она гладит рукой мою щеку. Я ощущаю на лице ее пальцы, чую аромат ванили, исходящий от ее духов, и меня переполняет мучительное чувство, в котором соединились радость и печаль. Как же мне хочется сделать так, чтобы эта будущая версия меня подалась к матушке, прильнула к ней.

Но я могу только наблюдать.

– Я знаю, что тебе этого не хочется, моя птичка, но теперь здесь стало небезопасно.

Мне хочется закричать, расспросить матушку и себя в этом видении. Где именно стало небезопасно? В Мидвуде? Во всей Кастелии?

– Может быть, нам не придется уезжать, – говорю я в моем видении. – Может, они проголосуют против.

Матушка поджимает губы.

– Это голосование – пустая формальность, оно будет проведено только для того, чтобы избежать восстания. На следующей неделе Кастелия станет королевством, а Лэтам – королем.

Видение резко обрывается, и я отшатываюсь, чувствуя себя как выжатый лимон.

Я столько месяцев мучила себя мыслями о том, как погибла моя матушка. О том, что я могла бы сделать по-другому, чтобы спасти ее. И иногда, когда мне не хотелось судить себя строго, говорила себе: я ничего не смогла бы сделать, чтобы изменить будущее.

Но я ошибалась. Была цепь событий, которая спасла бы ее жизнь. Которая спасла бы нас обеих.

Может ли Лэтам изменить прошлое, не убив меня? И, если я позволю ему добиться своего – позволю ему заполучить столько власти, сколько он только может пожелать, – то смогу ли я вернуть мою мать?

Я смахиваю слезы, текущие по моему лицу.

На мое плечо ложится рука Тессы.

– Что с тобой?

Смогу ли я срастить эту кость до того, как Лэтам вернется? Смогу ли сделать так, чтобы именно я выбрала, какому из путей быть?