Поход Мертвеца

– Ты спас его, ты спас, – бормотала она, не в силах придти в себя. Заглянув к мальчику и потрепав того по волосам, Мертвец велел трогаться, ибо суку, из-за которой, возможно, случилось это нападение, он не нашел, младых щенков тоже, а потому им лучше двигаться дальше, пока солнце еще светит. Он теперь поедет далеко вперед, чтоб там спокойно встретить стаю, если случится подобное, ведь впереди, всего в пяти милях – пост кривичей. Байя пыталась возражать, ведь дело не в суке и не в бешенстве, наемник не стал пререкаться, распутал лошадь, потрепал по холке, успокаивая, дал еще сахарного яблока и рысью пустился в путь.

Следующий пост, напоминавший больше заброшенный хутор – четыре строения, растянувшиеся вдоль дороги, – хотя бы оставался пуст, очевидно, собачья стая, хозяйничала одна, слившись из прежде двух, охранявших людей, а теперь ими закусивших до полированных черепов и костей. Тут собаки первыми отведали запретного мяса, а потом уже, не в силах остановить голод, не сознавая его, как это в собачьей породе и принято, отправились пожирать дальше, пируя без устали, покуда не закончилась их черная трапеза. Мертвец нашел на прежнем посту несколько обглоданных костей животных, но поначалу не придал им значения, только теперь понимая, что стая начала пожирать себя сама. Может, прав проповедник, и от обездушенных они заразились такой яростью к живым? Странно только, что караван, ушедший две недели как, с ними умудрился разминуться. Не то повезло, не то…

Нет. На дороге наемник обнаружил еще несколько человечьих и собачьих останков, верно, караванщики пробивались с боем, каким-то чудом или недюжинной силой коней и собственной решимостью, сумев отбиться от большой стаи, довольствовавшейся малым сбором с проехавших.

Его передернуло, наемник подождал возок и еще долго ехал возле Байи, переговариваясь с мальчиком, уверяя того, что теперь уже путь точно свободен и страшные черные псы остались лишь сумеречным кошмаром, с которым ныне покончено раз и навсегда. Они все продолжали ехать, даже когда сын задремал в возке, а наемник попросил женщину остановить возок, чтоб самой передохнуть да и дать роздых лошади. Ей немного надо, лошадиный сон длится всего два часа.

– Мне тоже больше и не надо, – отвечала Байя, стараясь отъехать от гиблого места как можно дальше. – Не представляю, что сделалось с собаками, но видеть подобное даже в кошмарных снах не хочу. Остановлюсь, когда почувствую, что дорога спокойна. Только тогда и встанем.

Мертвец пытался поговорить с Поведом, но проповедник решительно поддержал жену.

– Скаженное это место, наемник, будто не видишь. Чем дальше уедем, тем лучше. Тут ни ведовство, ни молитвы не помогут, только на меч и можем положиться, а ты сам видел, подобные схватки я не тяну. Все только на тебе.

– За тем и наняли.

– Впервые в жизни я так испугался, наемник. И жена моя. Тебе не понять, ты будто и не знаешь страха и сам рвешься к нему, ты будто свое новое имя взял, чтоб на себя накликать…

– Повед, не говори ничего в лесу, – тут же напомнила жена.

– Я помню, Байя, помню. Потому на тебя одна надежда у нас, а мы будто груз на твоих плечах. Вот этого я и стыжусь и боюсь оказаться тебе не в помощь, а в тягость. Нам главное, чтоб Сиромах добрался невредимый, мы-то ладно, мы смирились со знаками, со знанием, за него что угодно примем, а вот вдруг не добраться, не сладить с опасностью в дороге, а пуще помешать тебе с ней справиться – я этого себе даже мертвому не прощу.

Он говорил решительно, бессвязно и с каким-то отчаянием, враз охватившим немолодого мужчину. Проповедник съежился, отъехав от возка, и некоторое время продолжал путь в одиночестве, пока наконец лошадь, разом остановившись, не перестала тащить на себе возок, только таким образом сумев привести в чувство обоих родителей.

Байя долго ходила вкруг возка, посыпая жженый волос и молясь, наконец, положила бумажную фигурку возле двери, сделала еще несколько приготовлений подобного рода, создавая незримую защиту сына, и только тогда, так и не успокоившись, отправилась спать.

Семья спала беспокойно, понятно, отчего. Проснулись тяжело, так и не придя в себя после ночи, но собирались быстро, запрягли, перекусили, все наспех. Байя снова видела дурной сон, только подтвердивший ее прежние сны и догадки прошлого дня. А потому велела сыну и вовсе не показываться пару дней из возка. Слова «дурной сон, дурной сон» эхом раскатывались в разговоре, что с ним, что с супругом. С последним даже больше – ему снилось нечто похожее, чуть другой вид, оттенки, когда наемник забивал разбитое волкодавами оконце, чета отошла к голове лошади и долго о чем-то совещалась, до слуха долетали только обрывки – «выбор», «дурная тропа», «прежние знаки», «опять ему мучиться» и тому подобное. Словно готовились к неизбежному.

Впрочем, сам Сиромах чувствовал себя спокойно, хоть тоже спал рывками, часто просыпаясь, как он сказал наемнику, из-за собачьих мыслей. Но вчерашняя защита матери его укрепила духом, волновался он теперь только за ближайшую дорогу.