Поход на Москву

Игра идет не в покер или девятку, а в «очко», двадцать одно, игру, родившуюся под заборами. Вместе с революцией, семечками, кипами бумажных керенок (20- и 40-рублевыми денежными знаками, наводнившими Россию при Керенском и продолжавшими наводнять при большевиках) очко, казалось, захватило всю страну. Был страшный 1919 год. Можно было подумать, что всю Россию проигрывают в карты. И карты-то засаленные, грязные. Не отличишь дамы от валета, ну скажем, у короля отличие есть — борода. Играли одинаково в стане белых и в стане красных.

Бородатые крестьяне-подводчики, молодые добровольцы, седые железнодорожники в вагонах и на полустанках, малыши на лужайке за станцией — одним словом, играла вся Россия, а банк все рос и рос. Казалось, вся страна превратилась в гигантскую ставку, а банкометы из Кремля кричат сиплым голосом:

— Даешь Честь России?

— Четыре с боку ваших нет!

В комнате, где шла игра, банк держал ездовой третьего орудия Селезнев. Рыжие волосы растрепались, и прядь свешивается на лоб. Изрытое оспой лицо, ярко-красного цвета, каким загорают рыжие. Узкие, раскосые, серые глаза смотрят холодно и пристально на каждого перед тем, как ловким движением снизу колоды бросить перед ним карту. Временами он задерживает карту, спрашивает игрока: «Насколько идешь?» или «У тебя какие?» — или, молча, берет измятую бумажку, расправляет ее, смотрит на свет, на свечу и решительно бросает в шапку.

Володя пересчитал свою наличность. В бумажнике и кошельке было пятьсот пятьдесят рублей. Положив деньги на стол и прикрывая левой ладонью ставку, он попросил банкомета вторую карту. У него вышло двадцать очков. Это был почти верный выигрыш. Только если у банкомета будет тоже 20 или 21 очко, тогда он проиграет. В комнате наступило молчание. Шеи игроков вытянулись. Селезнев открыл две свои карты, у него было одиннадцать. Быстрым движением бросил на них третью, рубашкой кверху. Взяв карты со стола, он поднес их к лицу, дунул на них и начал медленно, но так, чтобы все играющие видели, выдвигать боком взятую карту. Сбоку появились четыре бубна в ряд, значит, или девятка, или десятка.

— Четыре с боку ваших нет! — закричал он.

Игра шла дальше. Селезнев снял часть банка, побил подряд три руки, дал кому-то снять небольшую ставку и, когда очередь дошла до Володи, как бы нехотя спросил:

— Играешь?

Того совершенно захватил азарт игры. Расстегнув френч, он ножом распорол пояс брюк, где был зашит «петр» — 500-рублевая ассигнация царского времени, которую дали ему старики родители, провожая его в армию.

— На все? — как бы с недоверием спросил Селезнев.

— Давай карту! — И вместо ответа Володя подвинул в сторону шапки заветную ассигнацию.

Теперь у него, как прошлый раз у банкомета, было одиннадцать очков.

— Еще карту открой! — обратился он к Селезневу.

Быстрым движением Селезнев бросил на стол карту. Игроки приподнялись, чтобы лучше видеть. Со стола угрожающей чернотой смотрел туз пик.

— Перебор! (22 очка.) Ваших нет! На одиннадцати туза! — нарушил воцарившуюся тишину резкий крик Селезнева.

В глазах Володи потемнело. Сбоку он услышал смешок:

— Вынудили тебя, братишка!

Нелепое слово «вынудили», но значение вполне определенное. Из какой-то ночлежки, тюрьмы или этапа попало оно сюда и обозначает полный проигрыш зарвавшегося игрока.

Володя вышел из хаты. Свежая летняя ночь протрезвила его. Он не пил, а это какое-то обалдение, очумение — тяжелый картежный угар. Обеими руками он провел сверху вниз по карманам френча.

— Вынудили! — повторил босяцкое слово. — Еще до рассвета, может быть, посплю, а завтра идем в наступление. Если убьют и красные будут по карманам шарить, то найдут шиш с маслом!

Ему стало даже смешно из-за воображаемого разочарования красных мародеров. «А наши, наверно, спят на сеновале», — подумал он про номеров своего орудия. Двери сеновала широко раскрыты и чернеют своей темнотой. Развязав обмотки, снял у дверей английские ботинки, дар Великобритании своим верным союзникам или же, что вернее, торговая комбинация с залежавшимся на военных складах товаром. Ботинки эти величались в Добровольческой армии «танками», неизвестно почему, из-за их тяжести или прочности. Обоими этими качествами они отличались. Взяв в руки свои «танки» с вложенными в них обмотками и глубоко, по колено, погружаясь в свежее, душистое сено, попробовал возможно тише пробраться на свое место около стены, где он спал вчера. Старший орудия, наводчик, не спал или, по привычке, спал так чутко, что когда Володя поравнялся с ним, то окликнул его шепотом:

— Опять проигрался?

«И откуда он сразу все знает», — с досадой подумал Володя и также шепотом ответил неопределенно:

— Немного играли.

Ему было неприятно, как будто его уличили в чем-то нехорошем. Некоторое время лежали молча. Только стрекотали сверчки. Володе начало казаться, что они быстро, быстро, по-своему повторяют насмешливое слово «вынудили!».

— И охота тебе играть с этой шпаной, — шепотом заговорил наводчик. — Селезнев шулер, а Франкулеско, Атанасиу шакалы: убитых обирают и денег у них полно.