Мне удалось избежать наиболее противных вещей, несколько попыток было, но не подкрепленных физическим воздействием. Обидный морально в случае декларирования с табурета известного всем сказа про грядущий «Дембель старику» был мне передан скорее в виде эпоса. Убедившись, что я его знаю в теории, практические занятия отменили. В РГТ, нужно признать, нередки были картины художественного прочтения этого бессмертного произведения, исполнять который надлежало обязательно стоя на табуретке.
В иных частях такая дедовщина показалось бы шалостью, в других, как в нашей учебке, была полностью невозможна. Многие попытки происходили как бы по инерции, заставить другого сделать то, что заставляли делать нынешнего старика в свое время. Лиц, склонных к неуемной жестокости почти не было, основным объяснением отдельных проявлений являлось: «Наш призыв не поймет!»
По достижению соответствующего срока службы у меня вообще никогда не возникало мысли заниматься подобными глупостями, мне кажется это было понятно и всем окружающим и распространялось в виде охранной грамоты на молодой призыв КДС. В моем присутствии я помню единственную попытку зайти к нам в кубрик постороннего узбека, который был изгнан мной со смехом.
На вернусь в то время, когда основной моей задачей была бесконечная чистка снега. К моменту моего прибытия сугробы на станции по краям уложенной аэродромными плитами площадки были в рост человека. Чистить этот плац приходилось ежедневно, иногда просто передвигаясь по кругу. Инструмент составляли два больших скребка из фанеры с приспособленными стальными пластинами внизу, которыми свежевыпавший снег разгребался по сторонам, после чего откидывался большими фанерными лопатами в сугробы по сторонам.
Собственно в основном этим я и занимался, в свободное утром и вечером время иногда залезая в пространство между двумя трубами, из которых состояли батареи в раздаточном отделение станции и пытаясь там согревшись уснуть. Иногда дверь от ветра распахивалась и вместо того, чтобы ее закрыть, я долго еще лежал, забираясь поглубже в теплоту.
В принципе после очистки снега следовало долбить лед и по сторонам вдоль дорожек и плаца сооружать ступеньку на откинутом снегу для соблюдения армейского порядка, но к этому моменту лед был толщиной в полметра, а сугробы в рот человека и сделать это не представлялось возможным. Хотя, как сказать, пожарная команда напротив драила свой плац до асфальта и даже соль в магазине закупала для этого, а мешающий красивой ступеньке снег выносили поодаль. Нет предела совершенству, особенно с учетом того, что главная задача офицеров состояла в том, чтобы солдаты постоянно были заняты делом, лучше всего – физическим трудом.
Первые же дни на станции я обнаружил некоторые возможности личного обогащения. Стратегическое расположение возле аэропорта делало КДС идеальным местом для реализации излишков бензина, крайне дефицитного продукта в те время. Недостатком было то, что на наиболее ценной 93 маркой заправлялся только ГАЗ-66, а все прочие потребляли АИ-76, но всеобщий дефицит тут был в помощь.
Мне кажется, авторитет Сани Перечнева был в немалой степени построен именно на мелкооптовой торговле топливом на ночных дежурствах. Несмотря на то, что он меня в свои рыночные механизмы не посвящал, бочка с бензином стояла в укромном месте за зданием станции, к ней прилагался резиновый шланг, так что еще в его бытность на станции я торганул первыми литрами бензина появившимся за забором неизвестным, для которых этот вариант был известен и привычен.
Они просто увидели меня, передали канистру и деньги. Было страшновато, с непривычки я изрядно наглотался бензина, но полученная десятка была достаточной компенсацией. Зарплата солдата тогда была, кажется рублей семь в месяц. Зарплату, к слову, у меня ни разу никто не забирал, ни в учебе, ни в части – несмотря на сроки службы и прочие обстоятельства.
Еще одним вариантом и самым ходовым оказалось «шило» – так называют спирт, выдаваемый для протирки деталей и промывания емкостей систем кислорода, или «массандра» – спирт-содержащая жидкость, применяемая на истребителях для очистки стекол кабины пилота. Водка была твердой валютой, а большой разницы в качестве у разведенного спирта и продаваемой жидкости с этикеткой «Столичная» в то время не было. Я обнаружил спрятанную кем-то бутылку и тоже выгодно реализовал рублей за тридцать.
Продать случайно обнаруженное считалось законным, даже в завладении общественным имуществом, исключая совсем уже личные вещи, не было ничего зазорного, это было сравни спорту. На станции раз за разом пропадали из нового тайника отличные кожаные перчатки на меху, изначально принадлежавшие какому-то офицеру и перепрятываемые каждым новым владельцем в свое укромное место. Я тайно, так как одеть их было равносильно тому, что и потерять, обладал ими около дня. А вот великолепные огромные рукавицы на белом меху до настоящего времени лежат у меня где-то в запасниках!