Похвала добродетели

— Да он такой тощий, что и летать, наверное, по скалам может, — заметил вечный насмешник Айтек, бережно касаясь перевязанной руки гостя. — Дунет ветерок снизу, подхватит его — и будь здоров! Ну как, фройнд, сильно болит? — обратился он к Мюллеру уже без шутки, скорее даже с участием.

— Теперь меньше болит... Немножко болит, — смущенный всеобщим вниманием, ответил немец.

— Ничего, все будет нормально, — успокоил Айтек. — У русских говорят — до свадьбы заживет. Ферштее?

— О, яволь! — радостно откликнулся Петер. — Я по-русски понимаю. Нас три года учили русскому в школе альпинизма. И в России я уже не раз был, и у меня есть русские товарищи...

— Эх, сидел бы ты лучше дома, — возразил Айтек. — Целее был бы. С нашим Магометом только свяжись!

Петер вопросительно взглянул на Магомета, — видимо, ждал разъяснений от своего товарища.

— Молчи, Айтек, — строго сказал Магомет. — Зачем обижать человека?

— А затем, что нечего тебе возиться с этими иностранцами, — по-балкарски вступил в разговор Аскер. — Убей — не пойму, зачем они тебе сдались? А уж немцы — и подавно, тем более теперь, когда...

— Молчи! — прикрикнул Магомет и на Аскера. — Сам видишь, что он не из тех. К тому же, я сказал, что он мой гость.

— Все они до поры до времени наши гости, — заметил Айтек. — А потом, глядишь...

— Ну, ладно, хватит болтать, — решительно заявил Магомет. — Пора вести его в дом. Прихвати-ка наши рюкзаки.

Шагая рядом с Магометом, Айтек тихонько шепнул:

— Не считай меня, Магомет, дураком, но не могу же я позабыть, кто убил в Испании моего единственного дядю. Все это они, немцы...

II

Едва скрипнула калитка, как Зарият, всегда быстрая, гостеприимная, добрая, бросилась им навстречу. Прижав к груди Магомета, женщина запричитала, торопливо и жалобно:

— Да что же это ты, сынок, так терзаешь меня? Мог бы хоть записочку передать через людей. Я все глаза проглядела, всматриваясь в дорогу...

Она поднялась на крыльцо, широко распахнула дверь, пропуская гостя вперед.

— Не до того было, мама, — сказал Магомет. — С этим парнем беда приключилась. — Он кивнул на Петера. — Помнишь, я тебе о нем в прошлом году рассказывал? Это Мюллер, немецкий альпинист. Он опять к нам приехал на альпинистский сбор.

— О, аллах! — всполошилась Зарият. — Да что же с ним такое, ослепнуть бы мне! Как же это получилось?

— Ничего страшного. Врач сказал, что боль скоро утихнет, перелома нет — вывих какой-то, что ли. Отдохнет у нас — и домой.

— Хорошо, мальчики мои, хорошо! — не могла успокоиться Зарият. — Да перейдут ко мне все ваши болезни. Ах, бедная мать этого твоего Петера! Ждет сына, не знает, что с ним беда. Вот и ты, Магомет! — набросилась она вдруг на сына. — Вот и ты тоже! Бродишь по горам, как бездомный абрек. Оставь, мой мальчик, это опасное занятие, — с мольбой в голосе продолжала она. — В горах беда подстерегает человека на каждой тропе, пойди узнай, где сорвешься. Не приведи, конечно, аллах, такого, но ты же помнишь Нуха! Каким здоровяком пошел он однажды на охоту, а вернулся едва живым. И когда б не старание доктора, — быть бы его детям сиротами. Вот я и говорю тебе...

— Ты, мама, сколько уж раз мне об этом Нухе говорила, — осторожно прервал женщину сын. — Помню, все помню.

— Помнишь! — не успокаивалась Зарият. — А что толку? С пятнадцати лет по горам скачешь, как бешеный козел! Вот уж третье лето я покоя не знаю! Ты бы посмотрел хоть на Аскера: гладкий, аккуратный, всегда чисто одет, — красавец! И ни одна свадьба без него не обходится, ни один праздник. А почему? Да потому, что он — человек самостоятельный. Хоть сейчас жени — любая пойдет. А ты?.. Горный ветер в твоей голове — больше ничего!

— И об этом мы с тобой не раз говорили, — терпеливо возражал Магомет. — Конечно, Аскер и хороший, и самостоятельный, и красивый. Но скажи, кто у нас первый поднялся к Орлиному гнезду? А? Молчишь? — сказал Магомет и обнял свою не в меру разволновавшуюся мать за плечи. — Я первый! — с гордостью заключил он. — Да не один: еще гостей заграничных вел за собою, — спроси хоть у Петера. Вот если бы ты побывала там один-единственный раз, поняла бы, как горы тянут к себе человека.

— Что поделаешь, сынок, — горестно покачала головой Зарият. — Не зря в народе говорят: думы матери — о сыне, думы сына — о горе́. Это — о нас с тобой. Что делать! — повторила она в раздумье.

— Что делать? Для начала покормить нас, — пошутил Магомет. — Айранчику[9] бы напиться, устали мы...

— О-о-о, глупая я, глупая! — засуетилась Зарият. — Да как же такое? Верно говорят, что горный поток остановить легче, чем бабий язык. Ну, посидите, посидите, я сейчас, быстро...

И Зарият поспешно удалилась.