Похвала добродетели

— Как можно смеяться над чужими святынями! — воскликнул Аскер и прижал палец к губам. — Тише! Директор! Итак, — продолжал он громче, чем это было нужно, — а плюс бе в квадрате минус корень кубический... Слава богу, пронесло, — тихо сказал он, когда директор, заглянув в класс, тут же закрыл дверь. — В общем, Магомет, слушай. Вечером девочки пойдут в кино, — так мне сказала Жаннет, явно рассчитывая на то, что я тебе это передам. Идем?

— Не знаю, — нерешительно ответил Магомет. — Может быть...

— Ишак! — разозлился Аскер. — Ты должен ловить каждый случай увидеться с нею! Ты должен привязать ее к себе, чтобы она писала тебе, когда уедешь учиться, нежные письма, чтобы ни на день не забывала, что ты существуешь. Завоевать любовь такой, как Нафисат, — то тебе не на Кинжал-гору подняться, это, брат, посложнее. И учти, что не один ты смотришь на нее, есть и другие. Пока ты будешь там грызть гранит науки, кто-нибудь порасторопней зашлет к ним в дом сватов — и «орайт-орайда»! Останешься с открытым ртом перед закрытой дверью...

Прозвенел звонок и, наспех затолкав в портфели свои тетради, ребята выскочили из класса. Сегодня никто из них не занимался, каждый делал, что вздумается, пользуясь тем, что преподаватель математики уехал с девятиклассниками в поле.

Магомет был рад, что беседа с Аскером прервалась. Чудак этот Аскер! Он, кажется, искренне считает, что должен подсказать своему другу слова, какими принято объясняться в любви.

И он уверен, что не любовью, а какими-то хитростями и уловками он, Магомет, сумеет удержать Нафисат около себя, никому ее не отдать.

Но в кино он все-таки пошел.

III

...А утро было таким безоблачным, таким ясным! Косые лучи солнца, пробившись сквозь густую листву вишни, разбудили Магомета, спавшего эту ночь в саду. Он открыл глаза. Обычное июньское утро, разве что солнце светит чуть ярче да небо немного синей, — ни единого облачка!

Почти все село вышло на сенокос, но Зарият — дома. Она готовит сына в дальний путь, пытается засунуть в переполненный чемодан еще какой-то сверток.

— Ну зачем мне, мама, столько вещей? — удивился Магомет. — Ты пойми, я ведь там долго не задержусь: сдам экзамены или завалюсь, — все равно скоро приеду.

— Пусть все остается, как я уложила, — попросила мать. — Не на себе потащишь. В дороге еда пригодится, попутчиков угостишь.

— Так не зарезать ли нам и того барана? — пошутил Магомет. — И не прихватить ли мне из погреба бочку сыра и мешок толокна. Для кругосветного путешествия как раз хватит.

— Не зубоскаль, несчастный! — оборвала сына Зарият. — Примерь лучше белую рубашку, может, надо что-нибудь подправить.

Зарият пытается скрыть от Магомета свое волнение. Не будет ей теперь ни дня покоя, пока не вернется сын. Что ждет его? Дальняя дорога, чужой город, незнакомые люди... Шуточное ли дело! Она вон дальше Нальчика и Пятигорска сроду не была, да и туда-то ездила без охоты, — до́ма куда спокойнее. А он, совсем еще мальчишка, — и вдруг отрывается от своих.

— Ты там смотри, не заблудись где-нибудь, — говорит она. — Город большой, автомобили так и шныряют, народ бежит невесть куда и зачем, — с ума сойдешь с непривычки!

— Не затеряюсь, мама. Если в горах ни разу не заблудился, то уж в городе-то тем более.

— Так ведь горы-то рядом! — возражает Зарият. — Горы тебе как дом родной...

— Привыкну, не волнуйся, — успокаивает мать Магомет.

Аккуратно уложив в чемодан новую рубашку, он снова вышел во двор, прилег на густой траве и уставился в бездонную голубизну неба, будто глядел на нее в первый или в последний раз.

Со стороны Кинжал-горы вдруг появился большой чернокрылый орел. Казалось, он был нарисован густой черной краской на безмятежно-голубом небе. Потом орел взмыл, превратился в темное пятно, устремился к лесу и исчез.

По селу побрели косари — переждать дома самое жаркое время, пообедать и снова выйти в поле.

— Эй, Магомет! — послышался из-за забора голос Кайсына. — Ты еще спишь, что, ли?

— Сплю! — ответил Магомет. — И вижу во сне, как ты стоишь за забором, боясь войти в наш двор.

— Слушай, Магомет, — как бы доверяя великую тайну, сказал Кайсын, вплотную подойдя к своему старшему товарищу. — Война началась... Немцы на нас войной пошли. Включи радио.

— Да ты что? Кто тебе сказал? — не поверил Магомет мальчишке, хотя весь его взволнованный вид говорил, что сомнений быть не может.

— Да по радио сообщали! — едва не обиделся Кайсын. — Мы с отцом слышали. Он еще сказал: я так и знал, что чуть раньше или чуть позже, но это произойдет.

— Ох, Кайсын! — только и мог сказать Магомет. — Ну, ладно, ты пока ступай, мне надо с матерью поговорить.

Медленно, задумчиво он пошел к дому, словно решая на ходу, как же теперь быть, как жить дальше...

Зарият все еще возилась у печи. Лица ее он не видел.

— Ну вот, — сказала она, не поворачиваясь, — теперь уже я все для тебя сделала, будешь в дороге сыт...

— Я никуда не еду, мама, — сказал Магомет. — Началась война.