Похвала добродетели

Буслимат тяжело вздохнула и, почувствовав холод ведерной цинковой дужки, надела толстые самодельные рукавицы.

Проходя мимо школы, она заметила, как из дверей вышли трое: двое в немецких шинелях, а между ними кто-то в короткой, не по погоде куртке. У того, кто шел последним, на шее висел автомат.

Пройдя немного по двору, все трое свернули к маленькому домику, где раньше жил сторож Тебо, а сейчас, по слухам, — костлявый офицер, самый главный из здешних немцев.

Буслимат застыла. Кто же он, тот, в короткой куртке? Черноголовый, слегка сутулый, без шапки... Как он похож на... Нет, этого не может быть, — конечно, она в сумерках обозналась. И все же он — не немец, она могла бы поклясться памятью всех умерших, что он — не немец. А если так, если здешний, — значит, предатель! Но тогда зачем же за ним идет тот, с автоматом наперевес?

С пустым ведром в руке она бросилась к Абидат.

Абидат слушала соседку, не перебивая, и все только охала да охала, молитвенно возводила взор к закопченному низкому потолку кухни, давно служившей ей единственным прибежищем.

— Может, кто из недобитых? — робко предположила она после долгого раздумья. — Говорят, в Турции еще немало таких.

— Как знать, — ответила Буслимат. — Может, так, а может, и в самом деле какой-то предатель. Или просто пленный. Только одно скажу точно — горец он. Я это сразу поняла, как только они вышли из солдатской больницы, но боялась подойти поближе, а издали разве разглядишь лицо?

— Пленный, говоришь? — сразу опечалилась Абидат, которой это и в голову не приходило. — Несчастный! Они ж его убьют, и мы так и не узнаем, чей он сын.

— Может, несчастный, — согласилась Буслимат. — А что, если в самом деле проклятый изменник?

Азрет слушал так напряженно, с таким волнением, что очнулся лишь тогда, когда почувствовал, как необычно быстро и шумно бьется его сердце. Он и слушал женщин, и сам размышлял, строил догадки, отметал их одну за другой, снова к ним возвращался...

«Может, это просто наш разведчик, засланный к фашистам? — предположил он то, о чем женщины даже не догадывались. — Надо немедленно попытаться все проверить...»

И он побежал к Бисолтану.

Старик сидел у только что затопленной печи и, задумчиво глядя на щелкающие от пламени дрова, курил свою самокрутку.

Азрета он выслушал внимательно, ни разу не перебив вопросом, и все только выпускал изо рта густые клубы синего дыма. Глаза его были задумчивы, но о чем он думал в эти минуты, Азрет мог только догадываться. Изредка старик кивал головой, подтверждая этим, что слушает, не упуская ни единого слова.

Наступила долгая пауза, после которой Бисолтан, устремив на Азрета добрый и неожиданно спокойный взгляд, сказал:

— И что ж ты решил, джигит? Что намерен делать?

Азрет удивился. Он думал, что, узнав о происшедшем, Бисолтан немедленно даст ему какое-то важное поручение, а вместо этого услышал: «Что ты намерен делать?» С другой стороны, ему польстил и этот вопрос, заданный, как равному, и это обращение — «джигит».

— Пока не знаю, — признался он. — Но надо же выяснить, кто этот человек — разведчик или... В общем, главное, по-моему, узнать, кто он.

— Верно, верно, — кивнув головой, отозвался Бисолтан и пригнулся к угольку, чтобы прикурить. — Но ведь они и близко к школе никого не подпускают, в каждом человеке видят либо партизана, либо разведчика. От собственной тени шарахаются.

Сощурив глаза, он задал Азрету вопрос, которого тот уж вовсе не ждал:

— Не знаешь, они все парты успели порубить на дрова?

— Да, парт не осталось, — подтвердил Азрет. — Скоро и забор прикончат.

— Тем лучше, — неожиданно заключил Бисолтан и с хитрой улыбкой взглянул на Азрета.

«Чего уж тут хорошего? — подумал Азрет. — Так они, пожалуй, все село сожгут...»

— А теперь послушай, что я скажу.

И Бисолтан изложил Азрету свой план того, как втереться в доверие к немцам. Выслушав, Азрет не мог скрыть своего нетерпения. Он готов был сию минуту приступить к делу.

Солнце ослепительно искрилось, пронзая своими лучами снежное безмолвие долины, но теплее от этого не было, и снег скрипел под ногами. Морда и уши длинноухого отощавшего ишака затянулись серебристой изморозью, которая свисала с большой головы пушистой бахромой.

Ишак едва передвигал свои коротенькие тонкие ноги. Заиндевевший хвост его жалко болтался и, казалось, был тяжел для бедного животного. Но в действительности тяжелой была ноша, взгроможденная на его спину. От таких тяжестей ишак, признаться, давно отвык, да и не по возрасту они ему и не по скудному питанию, какое он давно уже получал.

Да, на этот раз старик Бисолтан и Азрет постарались нагрузить несчастного ишака сверх всякой меры, не пощадили.

Парень вел его от старой мельницы и, тихо мурлыча какую-то песенку, все время озирался по сторонам. Мохнатая баранья шапка его была надвинута чуть не на самые глаза. Шли они не торопясь, а при входе в село и вовсе замедлили шаг.