Похвала добродетели

Танки подошли к мосту, а он ждал, пока они решатся ступить на пустой мост. Он поднял голову и ждал.

И танки решились и ступили на железное тело моста. Герюгов, стиснув зубы, дернул рукоять взрывателя. Загремела и зашаталась земля. Это он тоже помнит. А потом рассеялся дым. Мост — в воде, а железные перила разорваны как нитки. И еще он помнит, что мост стонал, умирая.

Он помнит это хорошо.

Это было, когда комбат еще был жив.

И миновало время. И Герюгов снова услышал:

— Герюгов! К командиру батальона!

Это сказал черноусый связной, который был жив всегда.

— После бомбардировки и артобстрела расположения врага — немедленно обеспечить переправу! — приказал Герюгову комбат.

— Я взрывал этот мост, — сказал Герюгов, потому что это был другой комбат, который не знал, что Герюгов взрывал этот мост, и не знал, что еще раньше он его строил.

— Молодец! — похвалил этот другой комбат. — Хорошо взорвал! Торопись, Герюгов!

Это было давно, после пушек и раненых, но еще до того синенького автомобильчика с красивой девушкой на переднем сиденье.

Но это было после тяжкого отступления. Это было по пути туда — в Германию...

Герюгов посмотрел в бинокль на останки своего моста. Мост еще больше осел, словно пытаясь захоронить себя в синих волнах Кубани.

— Торопись, Герюгов, — крикнул новый комбат.

Это было давно.

После бомбардировки и артиллерийского обстрела расположения войск противника Герюгов начал наводить переправу. Он не дождался конца бомбардировки, это он помнит. Он не дождался конца артобстрела, это он тоже помнит. На той стороне реки еще рвались свои снаряды, когда Герюгов начал работу. Но какой получилась переправа — он не помнил. Она была как все переправы, cделанные на ходу. На них некогда было смотреть и некогда было их запоминать.

— Торопись, Герютгов! — приказал комбат.

Какой же была эта переправа?..

...Старик стоял у нового моста, стараясь припомнить, как же она выглядела, эта переправа, построенная им вместо моста, который он взорвал и еще раньше — строил.

Он не мог вспомнить.

Новый мост мешал ему. Новый мост, построенный без него, на месте его переправы, врос в берега Кубани, стянув их своей сталью.

Герюгов гладил его теплый металл, стараясь проникнуть в годы, ставшие десятилетиями.

Синебокий «Москвичок» завизжал тормозами.

— Вы еще здесь? — крикнул веселый парень.

Герюгов не понял, посмотрел на него, потом узнал и молча улыбнулся.

— А мы уже успели смотаться! — продолжал парень. Девушка наклонилась к нему и что-то шепнула:

— Мы бы вас отвезли, — сказал парень, мягко отодвинув девушку плечом, — мы бы вас отвезли, но мы очень торопимся.

— Ничего, — сказал Герюгов, — спасибо... Я — пешком.

И снова умчался «Москвичок», а Герюгов ступил на мост и пошел по нему... Девушки бросали цветы в Кубань, машины везли хлеб, комбат торопил Герюгова взрывать и другой комбат торопил наводить переправу, а он шел и шел по пустому мосту, и все, что было с ним в жизни, умещалось в трех пролетах этого моста...

Гармонистка Марзият Перевод Л. Лиходеева

Звуки этой чудесной гармоники я слышу по сей день. А ведь столько лет прошло с того времени! Но мог ли я забыть эту светлую и радостную, словно первые лучи утреннего солнца, и чистую, как горный родник, мелодию гармоники? Она была торжественно-радостной, эта гармоника, и была она еще загадочно-грустной. Но была она всегда прекрасной.

Красивые, умные пальцы гармонистки бегали и останавливались, и я видел, как они разговаривали с гармоникой, и видел я, как гармоника слушала эти пальцы.

Гармонистка Марзият играла на этой гармонике. Так и говорили «гармонистка Марзият», а не просто «Марзият», потому что она была одна. И мне казалось, что, когда произносилось это имя, лица людей светлели, а слова звучали как приветствие.

Не случалось на селе свадьбы без гармонистки Марзият.

Мы с приятелем были в том счастливом возрасте, когда любовь мужчины таинственна и бескорыстна, мы были в том возрасте, когда мужчина чувствует, что самое главное — это носить и стеречь гармонику прекрасной Марзият. Родители не угнетали нас нравоучениями, и нам случалось до утра пробыть возле нашей Марзият, до утра оставаться счастливыми пленниками то ли ее гармошки, то ли ее самой...

Нарядно одетая молодежь не знала усталости, как не знал усталости крылатый исламей нашей повелительницы.

А радость, извлекаемая пальцами Марзият из знаменитой ее гармоники, не вмещалась на широком дворе жениха, она разливалась волнами на всю округу, погруженную в летнюю лунную ночь. И ночь становилась еще светлей...

Однажды мы заметили незнакомого парня, который чаще, чем нам хотелось, поглядывал на Марзият. Он был, в общем-то, красив, этот пришелец. У него были небольшие черные усы, ровный нос и внимательные, даже добрые глаза. Он хорошо танцевал. Быть может, поэтому девушки, танцевавшие с ним, с тайной надеждой ждали, когда он снова позовет их на танец. Парни нашего села, конечно, завидовали ему. Но он был гостем. И это обязывало всех наших парней относиться к нему с почтением, что было нелегко.