Похвала добродетели

Один из сватов снял с гвоздя тяжелую баранью папаху. Молча дождался, пока луноликая молодая хозяйка пройдет поблизости, чтобы убрать со столика пустую посуду, и что есть силы огрел, извиняюсь, ее этой самой мохнатой шапкой.

Сами знаете, был у горцев такой старый обычай, аллах его ведает, кем и когда придуманный: если упадет будущая невеста от удара шапкой, еще год подождать надо. Чтобы, значит, укрепилась как следует. А устоит на ногах — в самый раз выходить замуж.

Итак, махнул он ее шапкой. Аслижан слегка покачнулась, однако упасть — не упала. Потом подошла к гостю поближе, улыбнулась ему самой обворожительной улыбкой из тех, что у горянок на такие случаи всегда заранее заготовлены, и ...тут раздался звук, похожий на ружейный выстрел. Да такой гулкий, что все соседи сбежались. А незадачливый сват на веки вечные остался туговат на левое ухо. Аслижан с неделю перебирала просо одной рукой. На том сватовство и закончилось.

Рассказчик ухмыльнулся и покачал головой. Опять снял капроновую шляпу и обстоятельно вытер лысину.

— Ну, а что дальше было?

— Да что... Все ее вздыхатели вскоре и разбежались кто куда. Даже поговорка появилась: «Смотри, не завернул бы я тебе по шее, как та самая Аслижан».

— Может, она и замуж не вышла?

Владелец белого костюма снова улыбнулся.

— Да нет, вышла. Очень даже неплохо судьба у нее сложилась. Сначала история со сватом облетела одно ущелье, потом — все остальные. Наконец, из Хулама заявился черноусый джигит. Парень, как парень, ничем не лучше и не хуже других: узкобедрый, широкоплечий, с орлиным взором.

Подала Аслижан гостю чашу с айраном, а сама стоит рядом, глаз не поднимает.

— Не сочти за дерзость, милая девушка, — говорит молодец, — уж не ты ли та Аслижан, о которой молва по всем аулам идет?

— Я, — робко отвечает Аслижан.

Покачал хуламец головой, вернул чашу, но ничего не сказал. А сам удивляется про себя: «Я-то, мол, думал, роста она огромного, могуча, как богатырь из племени нартов. На поверку вышло — тоненькая, хрупкая, стан стройный, румянец во все щеку. Что и говорить — необыкновенная девушка».

— Скажи, луноликая, — спросил он, наконец, — верно ли люди говорят, что в руке твоей сила неженская?

— Говорить все можно, — застенчиво улыбается Аслижан. — Однако, если ты из Хулама приехал, чтобы только это узнать, не назовут ли тебя люди бездельником?

— Не гневайся, Аслижан, — говорит джигит, — слышал я не только о силе твоей, но и о мудрости, а вот красоту твою, солнцу подобную, своими глазами увидел. И не жалею, что пустился в столь неблизкий путь.

— Что ж, посмотрим, так ли ты проворен в деле, как в ловких речах. Приготовь свой нож и поймай индюка во дворе. Пока я положу его вариться в котел, наруби дров и снеси к очагу.

Так сказала Аслижан и проводила гостя во двор.

Не пожалел хуламец ни сил, ни сноровки — рубил чинаровые кряжи, как тонкие хворостинки, только щепа летела. Надо сказать, был он не из хилых и крепость в руках имел немалую. Ударить лицом в грязь перед девушкой не хотел.

Оценила прекрасная Аслижан старания парня.

С тех пор и зачастил он в село. А однажды увез луноликую Аслижан в свой Хулам.

Закончив, рассказчик вопросительно посмотрел на соседа. Ну, как, мол?

— Да-а-а... За такой и я пошел бы хоть на край света. Где же теперь найдешь, чтобы и сила, и мудрость, и красота — все в одной. Однако хуламец тоже, видать, не простак был?

— Да уж видно.

— А жива ли теперь Аслижан?

— Жива и здорова. Восемь сыновей и трех дочерей вырастили. А внуков — не счесть. Никто не помнит, сколько их у нее.

— Повидать бы ее...

— Приезжай к нам в Герпегеж — увидишь. Только осторожно здоровайся, а то как бы ненароком ладонь твою не помяла, — седые брови дрогнули, видно было, что хозяин их вот-вот рассмеется — Не раз уж я на себе испытал эту руку, когда возвращался домой не совсем уверенной походкой...

— Постой, так ты?.. Так, значит, Аслижан?..

— Значит, — белый костюм опять приосанился. — Аслижан — моя жена, а я — тот самый хуламец. Так вот и живем. Приезжай непременно. Нет ей равных по части айрана, хычинов и нежнейшего рассыпчатого сыра, а насчет гм... хрупкости и слабости... этого, уж прости, не имеем...

Мост Герюгова Перевод Л. Лиходеева

Герюгов помнил, что от станции до шоссе не очень далеко. А больше ничего не помнил.

Через перрон он прошел торопливо. Станция была незнакомой. Герюгов заставлял себя узнать ее, но не узнавал. У скверика он посмотрел на часы. Около десяти. Можно не торопиться.

Герюгов с детским восторгом вдруг обнаруживал знакомые дома и с недетской печалью отмечал, как они постарели. Они будто ушли в глубь улиц. Немного их сохранилось с давней поры его юности. Новые многоэтажные, стооконные, молодые дома, с широкими лоджиями, обрамленными плющом и виноградом, уже заслоняли их.

Раньше это был неприметный поселок, станцию которого не всякий поезд удостаивал остановкой. Сейчас это был нарядный новенький городок, выросший без него, без Герюгова.