Похвала добродетели

— Сначала со мной договорись, — пошутила Галя. — Кино, кажется, здесь?

— Да-да, кажется, здесь, — стал приходить в себя Хасан.

— А помнишь, как мы первый раз собирались в кино...

— «Я помню чудное мгновенье...».

В зале было шумно. Детский сеанс. Шел какой-то заграничный приключенческий фильм.

Хасан положил ладонь на теплую руку Гали. Она не отняла руки. Только шепотом сказала:

— Тише, мы, кажется, все-таки в кино.

НУ И ДЕНЕК!

— Дамы и господа, христиане и правоверные. Аллах нам послал пищу и не только пищу. Он расщедрился на эти два сосуда с веселящей влагой. Да не повредит она здоровым желудкам и болезни да не посетят жилы, по которым пройдет настоящий армянский ереванского розлива.

Так сказал доктор Мурадин и положил на стол вареную индейку и поставил рядом две бутылки.

— Хасанчик, где наш доблестный скоропроходчик Азрет? Пусть озарится и его лицо тоже.

— Сегодня он не скороприходчик. Они, по-моему, готовятся удивить мир, шарахнув по нему рекордной месячной проходкой. Вот и совещаются, что и как, разрабатывают тактику и стратегию.

— Да, они удивят мир. А мы удивим его, соорудив роскошный стол. Давай сюда, Ромео, красные яблоки, подаренные твоей Джульеттой со сливовыми глазами. Надеюсь, это яблоки мира, а не раздора.

— Мира, мира. И любви... к ближнему. — Хасан стал сервировать стол. — Да, кстати, в честь чего эта роскошная трапеза? Записку там не приложил всевышний?

— А в честь моего девиза: «Живи, радуйся и радуй других». Нужно пригласить девчонок тоже. И за конфетами сходить.

— Честно, Мурадин, по какому поводу байрам? Должен же я заготовить тост, чтобы не опростоволоситься перед твоими дамами.

— Вот зануда! Повод ему нужен. Просто один благодарный больной, вернее, уже бывший больной, приволок все это и одарил меня. Угости, мол, друзей на здоровье.

— Как это «одарил»? За что? — Хасан в упор посмотрел на Мурадина.

— А разве не ясно? Я рылся в его, извини, внутренностях, чтобы ему потом жилось весело. Удалил нежелательные там штучки, и он от радости и уважения к моему труду взял да и одарил.

— И ты принял этот... дар?

— Как видишь. Нельзя же обижать больного, травмировать его нервную систему. Он сделал намыс, то есть, как говорят старшие, уважение, и спасибо ему. Чего это ты вытаращил глаза, словно проглотил баранью лопатку? Не знаешь родных обычаев?

— Знаю. Обычаи знаю. Но ты, врач, принял от больного взятку.

— Взятку так взятку, — согласился Мурадин, переставляя бутылку с коньяком.

— Это же не благородно, даже подло... — Хасан внимательно разглядывал Мурадина, словно только что поймал его на месте преступления.

— Ну это ты брось, юноша. Глупые шутки твои сейчас не к месту. Лучите сходи в магазин за конфетами... «Взятка!» Выдумал тоже...

— Как ты мог? Врач, исцелитель, к которому идут с надеждой и мольбой?

— Ну, насчет мольбы ты загнул. С требованием идут, с требованием. Я, конечно, ничего против этого не имею. Право больного требовать, обязанность лекаря — лечить, и будь здоров — в прямом и переносном.

— Врачи — это пророки, святые. Это самое чистое, благородное дело. Мурадин, ты что...

— Пророки, говоришь? — Мурадин поднял голову. — Оставь эти мелодраматические штучки.

— Ты — взяточник. Я бы мог как-то простить это кому-нибудь. Но ты — воплощение доброты, на тебя молятся, как на спасителя, считают ангелом в белом халате. Как же можно... — Хасан ходил вокруг стола и размахивал длинными руками. Мурадин смотрел на него, снисходительно улыбаясь. Наконец улыбка с лица доктора исчезла, и глаза его зло засверкали.

— Послушай, брось дурака валять. Я думал, ты шутишь, и терпел, как и все твои прочие глупые шутки. Ты что, вчера родился или всю жизнь ходил с завязанными глазами? Тоже мне, доморощенный ангел, чистоплюй...

— Я не шучу. Ты, может быть, и вылечил того человека. Но ты же и в душу ему плюнул. Твой белый халат уже не белый. Пятен на нем ты не замечаешь. Может быть, у этого больного денег совсем мало. Может, он для самого себя не каждый праздник покупает индюка да еще эти дорогие бутылки.

— Хватит. Я не взяточник. Я ему не намекал, не просил. Я его оперировал бы так же аккуратно и в полную меру моих сил, как любого другого. Нам плохо работать не разрешается. Может быть, я сопротивлялся и не хотел брать. Но не идиот же я законченный, чтобы без конца торговаться с ним!

— Ты должен был ему объяснить, что это грязно и низко...

— Не злоупотребляй, Хасан, моим терпением. Лучше спроси у своего брата Магомета, который, как ты рассказывал, лучший хирург в вашем районе. Как он поступает, когда после тяжелой операции пациент, уходя здоровым домой, делает какой-то жест, который, по-твоему, называется «взяткой»?

— Не трогай моего брата! — совсем вышел из себя Хасан. — Если бы он поступил, как ты... Я бы... я бы перестал его считать своим братом.

Мурадин подошел к Хасану и, видно было, что врач тоже начал выходить из себя: