Похвала недругу

— Ну, не все, конечно. За знаменитых, за известных сочиняют, разумеется, редактора… Вернее, они переписывают из года в год из одних планов в другие. А такие, как я, сами себя обрабатывают. Идем дальше. Допустим, вокруг своей рукописи я уже так накалил атмосферу, что она требует к себе прикрытия, вроде теплого одеяла, — предисловия или послесловия. Так вот, автора предисловия тоже ищу я сам. Нахожу, рассказываю ему содержание романа, показываю внутренние рецензии, заключение редактора, аннотацию, он все это изучает, сводит в одну кучу и — предисловие готово!

— А редактирование когда же?

— Его не бывает.

— Как так?!

— А зачем оно? Кому оно нужно? Что, думаешь, редактор грамотнее меня или он больше меня знает? Нет. Ну, найдет он какую-нибудь «блоху», ну, и что? Был у меня, правда, один редактор, могикан двадцатых годов — воинственный безбожник, на «божественные» слова набрасывался, как бык на красное: выкидывал из рукописи такие междометия как «ей-богу», «боже мой!». «Почему, — говорит, — у тебя комсомолец позволяет такие слова? Откуда он их знает? Он что, верующий?» — «Да нет, — говорю, — не верующий, а знает он их еще со школьной скамьи, учил, как пишутся, когда употребляются они для усиления, для восклицания…» — «Все равно, — говорит, — комсомолец должен для восклицания найти другие слова». — «Ну, какие, — говорю, — другие? «Боже мой, сколько народу!» Как тут скажешь иначе? Можно усилить матерно», — шучу, конечно. А он мне всерьез: «Вот и пусть скажет…» Я, понятное дело, не стал употреблять матерные слова, нашел другие: «Ох ты!..» Ну? И кому нужна такая редактура? Лучше уж не лезть в текст. Умные редактора так и делают: не лезут.

Неваляйкин на минуту задумался.

— Дальше что? Да, пошла рукопись в производство. Думаешь, там корректора набросились на нее и стали внимательно вычитывать? Как бы не так! Тогда не было бы в книгах такого количества опечаток. Однажды я проследил одну ошибку — она тянулась от самой машинки. Как я пропустил ее, так и дошла аж до читателя. Зная такую практику, я теперь верстку читаю с особым вниманием. Как видишь, и за корректора тоже я сам. Дальше что? Вышла книга. Думаешь, ее где-то заметят, если ты сам не приложишь к этому руки? Дудки! Беру книгу и иду в редакцию. Там меня поздравляют с выходом романа и говорят: «Найди рецензента. Найди и договорись с ним, пусть напишет столько-то страничек». Ищу, договариваюсь. А допустим, надо представить книгу на конкурс или выдвинуть на премию? Думаешь, кто это делает? Я, сам! Пишу на нее всякие реляции и все, что надо… Нет, что ни говори, а мне нравятся такие порядки: в самом деле, кто же лучше порадеет за меня, чем я сам за себя? Это здорово! Сам себе самосвал… Фу, что я?.. Сам — универсам! Нравились мне такие порядки.

— Ну, а теперь что?

— А то, что я сказал: это неэтично, это неприлично, то незаконно, то нерезонно… Отдал рукопись и хожу вот уже который месяц, как впотьмах: где она, что с ней, кто ее читает — не знаю, все покрыто тайной! «Подарки» не принимают, в ресторан не заманишь, угрозы не действуют. Ну, и кому это надо? То ли дело: сам — универсам!

ПЕРЕКРЕСТНОЕ ОПЫЛЕНИЕ

Недавно в метро снова встретил я своего однокашника Эразма Неваляйкина. Он в писателях ходит. Встретил и не узнал. Раньше он был такой вальяжный, неторопливо-самоуверенный, его портфель-пульман из крокодиловой кожи, бывало, блестел, как зеркальный телескоп Крымской обсерватории, и поскрипывал, словно добротное седло под начдивом. А тут смотрю — какой-то он загнанный стал, голова влево-вправо без устали вращается, глазищи так и стригут, и весь он какой-то устремленный — так и норовит обогнать впереди идущих, так и норовит первым в вагон проскользнуть. И портфель, вижу, изрядно пообтерся, потускнел, углы размочалились.

Тронул я Неваляйкина за рукав:

— Эразм! Ты ли это?

— Я, я! — быстро ответил он. — А что?

— Да как-то ты переменился…

— Э-э, брат! Жизнь требует. — Наклонился к уху, пояснил громко: — Тактику пришлось изменить, понимаешь. Теперь снова я при должности!

— То есть?..

— Тебе далеко ехать? До конца? И мне тоже. Садись — расскажу. Раньше я как жил? Напишу роман — несу в издательство. Ну, организуешь там внутреннюю рецензию на себя, ну, потом попросишь кого-то отклик хвалебный написать в газету… Обычное, понимаешь, дело. И не очень хлопотное. Теперь этого мало, теперь трудно стало пробиваться. А почему? Да потому, что без должности. Сейчас все решает должность. И потому должности, брат, теперь нарасхват. Вот и пришлось идти наниматься. Работаю старшим редактором.

— Много работы?