Похвала недругу

— Я лично — пока нет, я еще — новичок. Но примеры подобного могу привести. Ты знаешь такого писателя — Свистулькин? Первый раз слышишь? Я так и думал. Я его тоже не знал. Да и никто его не знал. Человечишка он маленький и меленький. На вид тощенький, черненький, как муравьишке И — злобненький. Но цепкий! Пописывал рассказишки. Никто его не признавал. Устроился в издательство. Стал издаваться. И тут же стали появляться о нем хвалебные статейки. Дальше — больше. Выдвинулся. Как только утвердили — тут-то о нем статьи пошли такие!.. И самого интервьюируют: «Что вы думаете об этом?», «Что вы скажете о том?», «Ваше мнение о проблеме?»… Прочитаешь — ну, думаешь, наконец-то новый гений появился. А это всего-навсего проныра на должность влез. На вопросы отвечает, статьи по любому поводу пишет, а последнее время уже только подписывает — пишут за него другие. На своей работе шустрит: в издательский план ни одного человека не включит, кто ему без надобности. Посмотришь — обязательно все нужные люди: либо те, кто уже сработал на него, либо еще сработает: газетные, издательские работники, начальство разное. Сам за два года издался во всех издательствах, получил несколько журнальных премий. И теперь прет на лауреата. И он будет им, вот увидишь! А до этого кто его знал? Никто. А сейчас? Тоже никто не знает, а кто знает — плюется, а ему тоже на все наплевать. Обнаглел, свою должность использует на полную мощность. Он по телефону разговаривает только так: «А, привет! Ну, как там? Будет статья о моем однотомнике? Будет? Ну, хорошо. Приходи… Считай, что твоя книга в плане», «А, это ты? Привет! Ну, как там, моя фамилия стоит в списке? Стоит? Хорошо, молодец! Приходи, договор заключим на твою рукопись». И сам мельтешит, где только можно. Вот наугад возьми любое литературное издание, закрой глаза и ткни пальцем — попадешь в Свистулькина: присутствовал, участвовал, выступал или еще что-то делал. О нем пишут. Он о ком-то пишет. Ей-богу, будет лауреатом. Но он молодец: сам живет и вокруг себя людям жить дает. Своих издательских работников поддерживает. А иначе как же жить? Окружение должно быть, опора. У нас двадцать пять редакторов — и все пишут. Все заведующие пишут. Начальник АХО пишет. Гардеробщик долго не писал, сейчас тоже расписался, вошел во вкус — творческие отпуска берет, строчит. Недавно старшая машинистка написала рассказ. Муть! Старуха вспомнила свою первую любовь, всплакнула. Свистулькин похвалил, пообещал: «Наберется сборник — издадим». Наберется! Каждый год треть плана у нас идет на своих сотрудников. Тома издают — во какие толстенные. И само собой — бумажка первый сорт, переплетики — классикам такие и не снились. И кому надо — тоже изданьица делаем, как на экспорт. Поэтому у нас в издательстве тишь да гладь да божья благодать. Все довольны. Каждый доволен сам собой и друг другом. Начальство — подчиненными, подчиненные — начальством.

— Круговая порука? Но ведь этот гнойник рано или поздно прорвется. Достаточно одному из этих довольных почувствовать себя обделенным, как начнется всеобщая свалка, все попрет наружу.

— Ну, когда это будет! — закатил глаза Неваляйкин. — Наше начальство пока чувствует себя прочно, и люди рвут все, что могут. Недавно к нам по блату устроился редактором один тип. С прежней работы его прогнали за безграмотность, а у нас он уже книгу выпустил и теперь пробивает на нее положительную рецензию. И пробьет! Должность, брат, теперь — все, особенно такая… У меня есть приятель, он уже там, — указал Неваляйкин куда-то мимо правого уха вверх, — так тот… Встречаю недавно, а он чуть с ног не валится, как балериночка после бессонной ночи — томный, усталый, на грудь мне упал… Поцеловать хотел. Они же моду взяли — целоваться, как институтки. Вот и он вроде хотел, да не смог. Крутит головой: «Эразмушка! Дорогой!.. Как я устал!.. Измотался…» — «Да что ж ты себя не жалеешь? — говорю. — Уступи место другому, пусть и другой помучится: штуки три премии получит, свои книги растиражирует, собрание сочинений издаст, машину, дачу приобретет. Пусть, гад, помучится!» Нет, не хочет уступать место другому, во какой самоотверженный. Понял, для чего и как это делается?

— Как в своем издательстве — понял: своя рука владыка. А как в других? Это ж…

— Наивняк ты! — усмехнулся Неваляйкин. — Там же тоже есть пишущие. А раз человек пишет, значит, ищет выхода на простор, значит, славы жаждет. Мы берем его, он берет нас. Знаешь как это называется? Перекрестное опыление. Здорово действует! Гибридики, брат, такие получаются — лучше не придумаешь! Не кирпичи, а настоящие блоки железобетонные, самый раз для фундамента. Вот и мотаешься, производишь челночные операции: ты — мне, я — тебе. Нелегкое, брат, дело! У меня задача: накопить сейчас побольше «блоков», имя свое растиражировать, чтобы уже и не мыслили литературной жизни без меня, пропустить Свистулькина, потом своего зава и затем уже двигать себя. Хватит сидеть и ждать милостей от критики. Ждать, когда тебя заметят? Нет, надо самому, своими руками делать себя.