Поклонники Сильвии

Она сказала себе, что повернет домой, когда ее взгляду откроется пещера, именовавшаяся Хедлингтонской. С тех пор как Сильвия вышла за пределы города, она не встретила ни одной живой души; однако, едва перебравшись по перелазу на поле, у края которого тропа начинала спускаться, она наткнулась на группу людей, достаточно многочисленную, чтобы ее можно было назвать толпой; мужчины, выстроившись в ровную линию, тянули то ли веревку, то ли цепь; рядом собрались дети постарше и женщины с малышами на руках; все они выглядели весьма сосредоточенными.

Толпа стояла на некотором расстоянии от края обрыва, и Сильвия, подойдя поближе, увидела причину этого. Огромный канат, за который ухватились мужчины, был привязан к качавшемуся на волнах полуразбитому шмаку; впрочем, несмотря на плачевное состояние корабля, на его палубе, насколько позволяли разглядеть сгущавшиеся сумерки, было множество живых людей. Судно изо всех сил пыталось сорваться с привязи, и Сильвия прекрасно понимала, что начинавшийся отлив и дувший с побережья ветер угрожали понести шмак прямо на скрытые под водой рифы, ставшие роковыми для многих кораблей, которые решили сократить путь, пройдя через узкий пролив, вместо того чтобы плыть много миль по открытому морю до монксхэйвенского порта. Причем корабли, которых подобная участь постигла раньше, выглядели еще вполне сносно по сравнению с этим суденышком, от которого остался один лишь корпус без мачт и парусов.

К этому времени рыбаки и их жены с детьми – словом, все жители деревушки, способные передвигаться самостоятельно, – добрались до того места, где стояла Сильвия. Женщины в диком возбуждении понукали мужей и сыновей, в то же время мешая им своей суетой; периодически одна из них подбегала к краю обрыва и пронзительным криком пыталась подбодрить людей, собравшихся на палубе корабля, терпевшего бедствие. Слышали ли они эти слова, сказать было трудно: похоже, ни один человеческий голос не мог преодолеть неистовое буйство ветра и волн. Морякам кричали большей частью женщины, у которых на руках были дети, ведь канат натягивался все сильнее, а земля под ногами становилась все более неровной; дорога́ была каждая пара рук, и женщины, у которых они были свободны, присоединялись к мужчинам, хватаясь за веревку, от которой зависело столько жизней. Длинная цепочка из человеческих существ становилась все длиннее, темнея в лучах закатного солнца. Пробегая мимо Сильвии, какая-то женщина крикнула ей:

– Не стой столбом, девчонка, берись за канат вместе со всеми! На кону судьбы добрых людей: вместе с этим куском пеньки может оборваться много материнских сердец! Хватайся покрепче, и тебе воздастся!

Сильвию не нужно было просить дважды; для нее освободили место, и в следующее мгновение веревка уже так натянулась в ее руках, что женщине показалось, будто она касается ладонями огня. Однако никому и в голову не приходило отпустить веревку даже на секунду, хотя, когда все закончилось, руки у многих были стерты в кровь. То и дело какой-нибудь крепкий опытный рыбак передавал по цепочке указания о том, как перехватывать канат в тот или иной момент; среди остальных почти не было тех, кому хватило бы сил и дыхания, чтобы говорить. Женщины, которые не помогали тянуть канат, побежали вместе с детьми вперед и принялись ломать ветхую каменную ограду, дабы люди, тащившие судно из моря, случайно в нее не уперлись; они ни на мгновение не умолкали, торопя и подбадривая тех, кто был рядом, и объясняя, что нужно делать. Из многочисленных, но обрывочных фраз Сильвия поняла, что это ньюкаслский шмак; плывя в Лондон, он решил пройти через опасный пролив, чтобы сэкономить время, но, попав в шторм, оказался недостаточно прочным, чтобы его выдержать; если бы рыбаки, первыми заметившие судно, не исхитрились вытащить один из его канатов на берег, судно уже давно отнесло бы на рифы и все на борту погибли бы.

– Тогда было еще совсем светло, – сообщила одна из женщин. – Они были так близко, что я могла рассмотреть их лица. Все бледные как мертвецы, а один молился, стоя на коленях. А еще на борту есть королевский офицер: я видела золото на его форме.

– Может, он направлялся домой, чтобы навестить родных? Обычно королевские офицеры плавают только на королевских судах.

– Ага! Но уже темнеет! В Новом городе в домах уже зажгли свет! Трава покрывается инеем прямо под ногами. Сложнее всего будет протащить шмак вдоль мыса – дальше воды будут спокойные.

Еще один рывок, еще одно могучее усилие – и опасность миновала; судно – точнее, то, что от него осталось, – оказалось в безопасности бухты, среди света и радостных восклицаний. Рыбаки сбегали с утеса на берег, желая поскорее взглянуть на тех, кого только что спасли; женщины, усталые и перевозбужденные, заплакали. Но не Сильвия – она к тому времени выплакала все слезы; главными ее чувствами были радость и восторг из-за спасения тех, кто еще полчаса назад был на волоске от гибели.