Поклонники Сильвии

Сильвия охотно взглянула бы на этих людей и пожала бы им руки. Однако ей нужно было идти домой, ведь она должна была успеть к ужину, чтобы муж не заметил ее отсутствия. Она отделилась от женщин, группками сидевших на траве во дворе церкви и дожидавшихся возвращения своих мужей – тех из них, кому удастся устоять перед соблазном монксхэйвенских кабаков. Спускаясь по ступеням, ведущим от церкви в город, Сильвия встретила одного из рыбаков, помогавших тащить судно к берегу.

– На борту было семнадцать мужчин и мальчишек, а еще морской офицер, плывший в качестве пассажира, – сказал он ей. – Доброй ночи; сегодня ты будешь крепко спать, ведь ты протянула нуждающимся руку помощи.

Воздух на улицах казался горячим после холодной свежести, царившей на вершине утеса; все респектабельные магазины и дома уже закрыли ставнями – их обитатели готовились пораньше отойти ко сну. В окнах верхних этажей загорался свет; прохожих почти не было.

Сильвия прошла по переулку со стороны набережной и открыла дверь дома. Внутри было тихо; миски с молоком и хлебом – их с Филипом обычный ужин – стояли накрытые тарелками на решетке у очага. Нэнси легла спать, а Фиби задремала в кухне; Филип все еще был на складе вместе с Коулсоном, убирая и учитывая товары; Эстер ушла к себе домой.

Вспоминая, как они расстались, Сильвия не хотела искать Филипа. Оказавшись дома, она вновь почувствовала, какой унылой была ее жизнь. Охваченная интересом и возбуждением, Сильвия позабыла об этом, однако теперь осознание вернулось.

И все же она была голодна, молода, да к тому же устала. Сильвия взяла свою миску и принялась за еду, но тут услышала плач ребенка и тотчас же побежала к нему. Накормив малышку и уложив ее в кроватку, она услышала из комнаты матери странный шум и пошла взглянуть на нее.

Миссис Робсон не спала: Сильвия увидела, что она взбудоражена и взволнована словами, которые разгневанный Филип сказал о ее дочери. Чувствуя, что должна остаться рядом с ней, Сильвия тихонько вышла из комнаты и, быстро спустившись к мужу (усталый и измученный, он без всякого аппетита ужинал), сообщила ему, что собирается провести ночь в комнате матери.

Ей показалось, что Филип согласился коротко и безучастно, и она ничего ему не сказала – ни о том, что ей довелось увидеть этим вечером, ни о состоянии своей матери.

Как только Сильвия покинула комнату, Филип отставил свою миску с недоеденным хлебом и молоком и долго сидел, закрыв лицо руками. Свеча догорела и с шипением оплыла, а он все сидел, не обращая внимания ни на нее, ни на огонь в очаге, который едва теплился и наконец тоже потух.

Глава XXXIII. Призрак

Всю ночь миссис Робсон было очень плохо. Казалось, ее неотступно преследовали тревожные мысли; лежа в полусне, она все время вздрагивала и беспокойно говорила.

Сильвия лежала рядом; она тоже не спала и в конце концов решила подняться с постели и пересесть в стоявшее у кровати мягкое кресло, где, несмотря на усилия, провалилась в сон; ей снилось то, что случилось вечером: крики множества людей, угрожающий рев волн; сквозь этот шум кто-то пытался ей что-то сказать, но она не могла разобрать слов, несмотря на то что изо всех сил вслушивалась в хриплый шепот, ведь во сне ей казалось, будто он пытается донести до нее нечто чрезвычайно важное.

Сон этот, с таинственным, едва различимым голосом, повторялся всякий раз, когда Сильвия погружалась в дремоту, и неспособность понять слова огорчала ее так сильно, что она наконец села прямо, решив больше не засыпать. Мать продолжала говорить, почти не осознавая этого; ей явно не давали покоя давешние слова Филипа.

– Сильви, – сказала она, – если ты будешь ему плохой женой, это разобьет мне сердце. Женщина должна слушаться мужа, а не поступать так, как ей заблагорассудится. Я никогда не покидала дом, не спросив позволения у отца.

Произнеся это, Белл горько заплакала, бормоча что-то бессвязное, и Сильвия, чтобы утешить мать, взяла ее за руку и пообещала, что никогда больше не покинет дом, не спросив разрешения у мужа, хотя, говоря это, чувствовала, что, дабы исполнить желание матери, приносит в жертву свою последнюю радость, ведь она прекрасно понимала, что Филип всегда будет возражать против прогулок, напоминавших ей о прежней жизни на открытом воздухе.

Однако, чтобы утешить и порадовать мать, она была готова на что угодно; и все же в тот самый миг начало светать, и ей нужно было либо пойти спросить у Филипа разрешения на прогулку, либо нарушить слово.