Поклонники Сильвии

Однако, несмотря на свои слова, вербовщик все же окинул Филипа взглядом, спрашивая себя, сможет ли он, имея в своем распоряжении всего двух человек, захватить в компанию гарпунеру еще и этого. Он решил, что это возможно, пусть даже на борту у них сильный пленник, да и лодкой нужно управлять, но, еще раз оглядев долговязого, сутулого и явно не годящегося на роль моряка парня, подумал, что ради него не стоит рисковать потерей уже пойманного. В противном случае тот факт, что Филип не имел никакого отношения к мореплаванию, значил бы для вербовщиков не больше, чем документы Кинрейда.

– Брать такого на борт – только грог переводить, – сказал главный вербовщик, схватив Хепберна за плечо и толкнув его.

Споткнувшись обо что-то, Филип опустил взгляд и увидел, что то был головной убор Кинрейда, слетевший с гарпунера в пылу борьбы. К нему была привязана лента – та самая, которую Хепберн с такой заботой и надеждой выбрал для Сильвии, перед тем как девушка отправилась праздновать Новый год к Корни. Он знал каждую нитку, образовывавшую орнамент в виде шиповника, и в его сердце поднялся очередной прилив ненависти к Кинрейду. Еще минуту назад Филипу было почти жаль человека, которого схватили прямо у него на глазах; теперь же гарпунер вызывал у него лишь отвращение.

Пару минут Кинрейд молчал. Моряки, начавшие испытывать к нему симпатию, сгорали от любопытства, желая услышать его сообщение для подружки, которое, как они полагали, гарпунер собирался передать. Чувства Хепберна обострились, и это позволило ему понять, о чем они думали; его ярость по отношению к Кинрейду лишь усилилась, ведь теперь Сильвия по его милости должна была стать объектом скабрезных шуток и перешептываний. Но главному гарпунеру было безразлично, кто и что скажет или подумает о девушке, которую он, стоило ему закрыть глаза, до сих пор видел посреди хэйтерсбэнкской лощины: глядя ему вслед, Сильвия пылко махала руками и платком.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил наконец Хепберн хмуро.

Будь его воля, он дождался бы, пока Кинрейд заговорит первым; однако Филип не мог больше смотреть на моряков, которые толкали друг друга локтями, перемигиваясь и перешучиваясь.

– Скажи Сильвии… – начал Кинрейд.

– Какое славное имя у его возлюбленной! – воскликнул один из вербовщиков.

Гарпунер, не обратив на него внимания, продолжил:

– …о том, что видел: как меня схватили эти треклятые вербовщики.

– Только уж будь добр, приятель, в более изысканных выражениях. Уверен, Сильвия не потерпит сквернословия. Мы – джентльмены, служащие его величеству на борту «Алкестиды», а этот молодой человек поможет нам в деле куда более славном, чем выуживание китов. Передай это Сильвии с моей любовью – любовью Джека Картера, если ее заинтересует мое имя.

Один из моряков расхохотался над грубой шуткой; другой обозвал Картера тупицей и посоветовал ему придержать язык. Филип возненавидел его всем сердцем. А вот Кинрейд Картера едва ли слышал: полученные им сильнейшие удары, падение и усилия, потраченные на хладнокровную борьбу, наконец дали о себе знать, и гарпунер начал терять сознание.

Филип стоял, не произнося ни слова.

– Скажи ей, – продолжил Кинрейд, делая еще одно усилие, чтобы приподняться, – о том, что видел. Скажи, что я вернусь к ней. Попроси не забывать о торжественном обещании, что мы дали друг другу сегодня утром; теперь она мне все равно что жена, пусть мы и не ходили в церковь… Скоро я вернусь и женюсь на ней.

Филип произнес что-то невнятное.

– Ура! – вскричал Картер. – А я буду шафером на свадьбе. А еще скажи ей, что я прослежу за ее возлюбленным, чтобы он не бегал за другими девицами.

– Тогда у тебя будет полно работы, – пробормотал Филип.

При мысли о том, что именно ему выпало передать такую весть Сильвии, внутри у него все пылало.

– Хватит болтать, гром вас разрази! – сказал моряк, раненный Кинрейдом и до этого мгновения молча сидевший немного в стороне от остальных.

Филип развернулся, чтобы уйти; приподнявшись, Кинрейд крикнул ему вслед:

– Хепберн! Хепберн! Скажи ей…

Впрочем, что гарпунер еще хотел передать Сильвии, Филип уже не услышал: сказанное им заглушили ритмичный плеск весел и свист ветра в лощине, слившиеся с более близким звуком – стуком крови в его собственных висках. Хепберн помнил, что ответил что-то на мольбу Кинрейда передать весть Сильвии в тот самый миг, когда Картер вновь привел его в ярость, намекнув на то, что гарпунер может начать «бегать за другими девицами», ведь в тот момент его тронул контраст между тем, кем Кинрейд был всего пару часов назад, и тем, кем он стал теперь – все равно что изгнанником: в те дни насильно завербованный моряк мог годами изнывать на каком-нибудь отдаленном форпосте, а все те, кого он любил, – пребывать в полнейшем неведении о его жестокой судьбе.