Покой

Расстаться они сумели только под вечер. Мюмтаз проводил ее до половины пути. Дальше идти вместе, решила Нуран, было опасно. Их могли заметить. Когда тень молодой женщины исчезла за поворотом, Мюмтаз некоторое время стоял растерянный, не понимая, что делать.

То лето стало вершиной короткой жизни Мюмтаза, ее бриллиантом, ее венцом. Нуран была не просто красива и любила его; она еще и сама наслаждалась тем, что ее любят. А кроме того, она была замечательным другом. Она обладала удивительной способностью понимать, сознательно пробовать на вкус приятное. Она хорошо разбиралась в музыке. У нее был чистый, сильный, словно налитый солнечным светом голос.

Но больше всего Мюмтаза сводила с ума ее странная стыдливость, ее душевная невинность, которую не мог уничтожить ни один грех и ни одно наслаждение. И поэтому в конце весны их любовь оставалась новой, свежей, какой была и в первые дни, по крайней мере, такой, какой она ему запомнилась вначале. А в моментах их близости чувствовалась робость недавно познакомившихся людей. И поэтому Мюмтаз не жалел стараний, чтобы эта робость, это простодушие в ней не исчезло.

Вместе с тем она совершенно не была смущена в истинном смысле слова и совершенно не боялась жизни. Уже во второй свой приход она знала все научные работы молодого человека. Мюмтазу нравилось обсуждать с ней любой вопрос своей жизни. Легкая робость и чувство меры, бывшее одним из главных качеств молодой женщины, проникли и сюда. Ни в чем Нуран не пыталась овладеть жизнью Мюмтаза. Она не хотела, чтобы ее любовь в какой-либо мере стала насилием над свободой человека. По мере того как Мюмтаз дарил ей свою жизнь и всего себя, она, как старые и щедрые аббасидские халифы, все это принимала, а затем вновь вручала ему. «Это мое, но пусть останется у тебя…» — словно бы говорила она. А между тем она, эта обладательница легкой умеренности, всю свою жизнь, все свои дни отдала Мюмтазу, совершенно без слов, даже не упомянув об этом. Мюмтаз при виде такой щедрости чувствовал, что в ней есть внутренний стержень, который не сломит ни одна сила, включая любовь, и даже если у нее появятся мысли о свободе, то она останется преданной ему и не захочет его обмануть.

Эта любовь, ее ясное и простое лицо уже с первых дней стало для Мюмтаза загадкой, отдельным блаженством. Поэтому к восхищению Мюмтаза возлюбленной, к его желанию поклоняться ей, которое превратило его жизнь в звездный дождь, добавилось легкое чувство страха. Правда, Мюмтаз не очень об этом задумывался.

VII

Тем летом Адиле-ханым не выезжала из своего дома на Таксиме. Ей не хотелось нарушать распорядок повседневной жизни, в которой она совсем недавно навела лоск, не хотелось вновь выпускать из поля зрения мужчин и женщин, которых она с таким трудом приветила. Да и потом Стамбул, пусть и летом, всегда нечто особое. Все, накатавшись по миру, все равно возвращались туда. И начинали приезжать к ней гораздо чаще. Ведь дача ломает городские привычки и волей-неволей сближает тех, кто никуда не смог уехать. В тот год так вышло снова. Даже Мюмтаз, который не показывался несколько месяцев, как-то раз в четыре часа дня позвонил во входную дверь дома. Увидев его, Адиле-ханым очень обрадовалась. На губах ее даже расцвела улыбка, похожая на победную. Ну наконец-то он вернулся. Овечка, отбившаяся от стада, побродила и возвратилась. Правда, как-то он изменился и стал молчалив. Но за этим молчанием прятался странный огонь, казавшийся потаенной усладой. Складывалось впечатление, будто он проводит все дни в гаремных наслаждениях, которые устраивают, только хорошенько закрыв все окна и двери, каждую щель, чтобы соседи ничего не видели и не слышали. Вместе с тем он очень многого не замечал, пока не пришла Нуран. Однако, как только порог переступила Нуран, все изменилось. В тот день Мюмтаз впервые увидел любимую одетой с большим тщанием. Хотя они были вместе уже примерно месяц, он не предполагал, что Нуран может так одеваться. Как все внезапно переменилось, когда она вошла! А между тем еще вчера они были вместе. Еще вчера она была в его объятиях. В обычном тонком синем платье из дешевой ткани в мелкий цветочек она словно бы говорила: «Я на пределе; вот все, что я могу». Между тем как сейчас она, благодаря своим аккуратно, тщательно причесанным волосам, накрашенному лицу, белому льняному платью, превратилась в совершенно иное существо. Мюмтаз боялся, что она поздоровается с ним холодно, как с дальним родственником. Но этого не произошло. Молодая женщина спокойно, как все, кто желает играть в открытую, обратилась к нему: «Я не очень опоздала?» В такой форме она объявила всем об их дружбе. Адиле-ханым сделала вид, что не заметила этого удара.