Поколение Китеж. Ваш приемный ребенок

ДЕТИ КИТЕЖА. АНТОН (продолжение)
Антон в пятнадцать лет написал стихи:
Порок дает нам жизнь среди порогов,
А жизнь дает нам шанс, споткнувшись, снова встать.
По-моему, здорово, даже если и непрофессионально.
Он не стал красавцем, но зато приобрел уверенность в себе. В начале девятого класса он пришел на собрание наставников и магистров и буквально потребовал для себя испытания. Скоро он стал членом Малого Совета, бросил курить и начал получать пятерки в школе.
Вот так бы эффектно и закончить эту историю, но я пи­шу не роман, а в реальной жизни никто не отменял закона борьбы противоположностей и отрицания.
Антон достиг нового этапа развития и, естественно, во­шел в новый кризис. Он начал пересмотр своей системы ценностей, целей и ожиданий. И все это снова, но уже поч­ти по-взрослому излилось в форму претензий к окружаю­щему миру. Если маленький мальчик еще не знал о своем праве на обиду, хотя и пользовался им инстинктивно, то выросший Антон начал поговаривать: «Я сирота, у меня было трудное детство, поэтому и учиться мне трудно и вам, взрослым, никому не верю!» Так, по-родственному, он па­рировал наши усилия заставить его лучше учиться или бросить курить. Впрочем, то же самое он говорил, когда кто-то пытался в душевной беседе уговорить его поработать над своим дурным характером, не хамить друзьям и вообще перестать быть таким откровенным эгоистом.
Мы знаем, что байроновское отношение к окружаю­щим, которые «не способны понять», свойственно всем мо­лодым поэтам в возрасте шестнадцати лет, но в условиях китежского социума Антон являл собой дурной пример для более юных учеников, пока еще склонных выполнять до­машние задания, верить взрослым и уважать ровесников.
Антон обиделся на «батю», который не проявлял душев­ной чуткости и заставлял учиться, потом на учителей — за то же самое. Ему хотелось любви и свободы, а мы насило­вали его волю подготовкой к экзаменам.
Мы развили в нем способность творить в сознании ми­ры. Вот он и творил их, отрываясь от обыденности, отказы­ваясь признавать реальность.
Теперь он сам, не слушая советов, создавал модели желаемого будущего:
«У меня дом в деревне, я вернусь туда и займусь бизнесом. Разбогатею и буду независимым!»
И через неделю: «Я решил поступать в милицей­ское училище. Там много платят».
Потом: «Я буду поэтом»…
И тут же с обидой: «Вам мои стихи не нравятся, но я докажу…»
Редко, кто из детей, попав в кризисную ситуацию, воз­держивался от соблазна пойти по простейшему пути: при­нять свои мечты и желания за «меру всех вещей», путая мыслеобраз мира с реальностью.
Мы, взрослые, знаем, что обида — далеко не лучший способ воздействовать на окружающих. Состояние обиды съедает внутреннюю энергию, отвлекает силы от борьбы.
Человек уже не стремится получать удовольствие от побе­ды, а значит, он и не будет стремиться побеждать.
Мы пытаемся показывать каждому ребенку, начавшему использовать право обидеться, что это плохой инструмент для достижения цели. Но если он не знает других инстру­ментов воздействия на мир взрослых?
В благополучных семьях дети, проверяя мир на проч­ность, тоже бьются о тех, кто ближе всего к ним, но они подсознательно, как правило, считают себя внутренне едиными со своими родителями. Они привыкли к любви с грудного возраста, она заложена в подсознание и позво­ляет при конфликтах не терять связующую нить, по кото­рой можно уходя вернуться.
Этого иррационального чувства связи с родителями у детей-сирот нет. Этот файл отсутствует. Поэтому они рвут отношения без сожаления — «все и навсегда». Поэтому так резки их замечания по отношению к окружающим: «Они меня достали», «Опять заставляют», «Родные родители мне бы это купили» и т. д.
Если мы пытались развеять их иллюзии, они начинали сражаться с нами, как с врагами, покусившимися на их мечту.