Покров Любви

– Не связано ли это с пропажей саламандры – знаменитой броши Франциска Первого? – Мишель прямо посмотрел на графа и графиню и, не дав им опомниться, продолжил, – я знаю об этой истории. Мне рассказал о ней Максим Омский, детектив из России.

Элен и ее муж посмотрели на Мишеля удивленно и с чувством досады, что их семейные истории известны посторонним людям.

– Странно, – проговорила она, – откуда вы можете знать… И что же вам известно?

– Когда ваш племянник пришел продавать эту брошь, он сообщил о том, что она принадлежит его семье, что его прапрапрабабушка получила ее в дар от герцогини Орлеанской в знак дружбы и признательности. Потом эта брошь пропала и была найдена только в пятидесятые годы. Затем он поведал семейную тайну о том, как его дед или прадед выкрал эту брошь из Консьержери для своей жены. Я не знаю, правдива ли эта семейная история, но факт в том, что у вашего родственника эта брошь была, и он продал ее за очень большие деньги.

Мишель говорил быстро, на одном дыхании, а Де Вернье молчали. Элен, чувствуя, что молчание затянулось и такая пауза становится неприличной, извиняющимся голосом произнесла:

– Да, эта история правдива. Эта брошь принадлежала нашей семье с середины девятнадцатого века, а потом у моей прабабушки ее украли. Ее вернул в семью мой дед (мой, а не его!), да, не совсем честным путем, это тоже правда. И вот этот негодяй снова похитил у нас брошь. И ладно бы он хранил ее у себя, пусть. Но он продал ее. Продал семейную реликвию, память о предках. Понимаете, дело не в деньгах, хотя брошь, действительно, очень дорогая: центральные ее камни – очень редкие по своей чистоте бриллианты. И сам факт того, что она принадлежала французским королям (а факт этот доказан – брошь из коллекции Франциска Первого) повышает ее ценность. Но, как я сказала, дело не в деньгах. Это, как если бы мы вдруг взяли и продали часть нашей семейной истории, отказались от своего прошлого.

– Но почему вы не заявили в полицию?

– В полицию? Но именно потому, что мой дед вернул ее в семью не совсем законным способом, мы и не могли заявить об этом. Нужно было доказывать, что брошь принадлежала нашей семье, но кроме выцветшей фотографии, сделанной на свадьбе моей прабабушки, где она запечатлена с этой брошью, у нас нет никаких доказательств. Это чудовище знал об этом и не сомневался, что мы никуда сообщать не будем.

– А потом? Что случилось потом?

– Когда мы увидели, что броши нет, начали вычислять, кто бы это мог сделать. И все указывало на Сержа. Конечно, его мама не могла в это поверить. Тогда все вместе: я, мой муж, моя двоюродная сестра – его мать – мы обвинили его в краже. И он даже не отрицал. Представляете, он начал потешаться над нами, потом сообщил, что брошь принадлежит всей семье, а, значит, и ему, и он не украл ее, а просто восстановил справедливость.

– Что значит, восстановил справедливость? – не понял Мишель.

– Мы тоже спросили его об этом. Он сказал, что в то время, когда его прабабка (наша с Надей бабушка) уехала во Францию, оставив в России своего мужа и маленькую дочь, в то время, когда мы тут жировали на капиталистических харчах (он так и сказал, это его выражение), его семья страдала и недоедала. Мать Сергея пыталась возразить, что это не так, что они вели достаточно обеспеченную жизнь, что у него никогда не было никаких материальных проблем, но Сергей не слушал.

Когда он ушел, с Надей случился сердечный приступ, мы вызвали скорую помощь, и месяц она пролежала в больнице. Потом мы забрали ее к себе, я ухаживала как могла, но, очевидно, она решила, что ей нет смысла жить дальше. Она была сломлена предательством своего сына и совсем не боролась за свою жизнь. И она умерла. Мы с ней одногодки, она умерла в пятьдесят восемь лет, совсем молодая. Надя была невероятно красива. И она была очень хорошим человеком. И откуда только у такой хорошей женщины мог появиться такой моральный урод?! Знаете, на похоронах я увидела, что он страдает. Первый раз я видела его страдающим. Я обвинила его в том, что это он виноват в смерти матери. На что он ответил: «мне очень жаль» и все. Больше я его не видела. Вот уже два года, как мы не встречались. Год назад он позвонил мне и поздравил с днем рождения, сказал, что видел меня возле церкви и хотел бы зайти, на что я ответила, что не хочу его видеть и его жизнь отныне нам не интересна. Вот и вся история.

Мишель понимал, какие чувства испытывают сейчас граф и графиня Де Вернье, ему хотелось прервать этот разговор, чтоб не мучить эту женщину, но у него были еще вопросы, и ему необходимо получить на них ответы. Неожиданно граф предложил:

– А не выпить ли нам снова по чашечке горячего кофе?

– Мне хотелось бы чаю, дорогой, – с улыбкой и благодарностью посмотрела на него жена.

– Чаю – значит, чаю. А вам, Мишель?

– Я бы тоже выпил чаю, месье, – ответил тот.

– А я кофе.