Покровские ворота (сборник)

Брат . Хоть здесь тверды. Вы слишком учтивы для этой вашей медвежьей стати. Бархат не к лицу великану. Даме из Франции вы уступили, смирные барышни столь нежны, что ваше отменное воспитание не разрешает вам быть с ними грубым. Хотя ваш родитель вам и открыл, что это серьезная ваша ошибка. Но вы не пойдете против натуры, а сила должна найти исход. Стало быть, остаются плебейки.

Чужестранец . Однако…

Брат . Вы не решитесь солгать мне, что я ошибся, – не зря же, сударь, вы заподозрили меня в том, что я, как и вы, отвожу с ними душу. Румяные, крепкие, аппетитные! И все мечтают вам угодить! Признайтесь, много у вас бастардов?

Чужестранец . Одна только дочь.

Брат . О, вы осмотрительны! Неважно. Я все равно угадал. У вас демократический вкус.

Чужестранец . И демократические ляжки. Так мне сказал один писатель.

Брат . Он прав. И ляжки, и ваши ладони, громадные, точно две лопаты, и ваши плечи, и грудь, и спина – все ваши стати красноречивы. Очень возможно, что все эти пташки любят вас не из одной корысти.

Чужестранец . Сударь, почему бы и нет? Поверьте, это славные женщины. Разве вы сами не демократ? Мне кажется, да нет, я уверен – вы не должны любить сословность.

Брат . Об этом вздоре я и не думаю, но быть демократом я не могу. Я не умею быть частью целого, я сам являю некую цельность. Кроме того, демократ обязан без устали льстить слепому чудовищу, которое вы зовете народом, а я бы назвал необъемной толпой. Толпа обожает комплименты, и потому любой мошенник, который смекнет похвалить эту дуру за светлый ум, воспеть эту девку за чистоту, найти в этой стерве вечные залежи добра, ей будет милее и желанней всех Сократов, всех Катонов и Брутов. Увольте, это не для меня. Я уж не говорю о том, что демократия и красота решительно исключают друг друга. Само собой, я никак не касаюсь ваших народолюбивых утех.

Чужестранец . Спасибо вам. Очень великодушно.

Брат . Но ваш отец… Вот кто мне по сердцу. Хлыстом! Вот – настоящий мужчина! Совсем, как тот…

Чужестранец . О ком вы?

Брат . О нем. О том, кто встал между мною и ею. О гении.

Чужестранец . О вашем злом гении?

Брат . Нет. Я сказал то, что сказал. Гений не может быть злым или добрым. Гений выше добра и зла. И больше ни слова о морали. Не нужно пуританских стенаний.

Чужестранец . Кто он? Я спрашиваю не об имени.

Брат . Я понимаю. Он – музыкант. Первый на этой земле. Нет… мало! Лучше сказать, он – отец музыки. Бесспорно, она от него рождается. А кто ж ваша смуглая госпожа? Я также не спрашиваю об имени.

Чужестранец . Она скорее всего – дочь музыки. Бесспорно, из нее родилась. Голос ее уже есть мелодия.

Брат . Певица.

Чужестранец . И – первая на земле. Странно, меж нами не много сходного, однако же наши судьбы мечены едва ли не одною печатью.

Брат . Вы – о музыке? Не вижу тут странного. Мы с вами оба – люди печали, а дух музыки – это дух трагедии.

Чужестранец . И лишь одним остается утешиться: трагедия выше добра и зла.

Брат . О да, оттого она – область гения. Сударь, я не мишень для иронии. Любая стрела пролетит, не задев.

Чужестранец . Тем лучше! Я не хотел вас обидеть, но все-таки мне трудно понять, что вы имеете против морали?

Брат . Все, сударь, решительно все! Не выношу этой постной дамы. Стоит внимательней приглядеться к ее добродетельной физиономии, и вы поймете ее убожество. Она лицемерит, она юродствует, она воняет фальшью и ложью. Вяжет энергию, тушит пламя, опутывает меня обязательствами. Но я ей ровно ничем не обязан. Если я должен держать ответ, то только перед жизнью и мыслью. А их-то она как раз и страшится. Поэтому всегда и старается втиснуть в себя и жизнь и мысль. Да, сударь, мораль – это страх. А что на свете подлее страха?

Чужестранец . И что – естественней?

Брат . Сударь, сударь! При вашей-то богатырской комплекции! Пугливый колосс… Вам нравится злить меня. Но нынче я благодушно настроен. Вернее сказать, – меланхолически. Впрочем, это одно и то же. Просто я ненавижу страх. Однажды он лишил меня друга.

Чужестранец . Стало быть, вы верите в дружбу?

Брат . Верил, верил, что было, то было. Тем более, дружба вполне возможна, если ваш друг от вас далеко. Пишите ему свои послания, записочки величиной с ладонь или исповеди размером с тетрадь. Творите эпистолярный роман, но не пускайте его к себе – ни в ваш дом, ни, тем более, в ваше сердце. Если он обладает волей, он попытается вас подчинить, а если он слаб и беззащитен, он станет докучать своей преданностью и требовать за нее награды. И так и этак – прощай, свобода.

Чужестранец . Свобода? Да разве ж она бывает? Средь наших утешительных мифов свобода стоит на первом месте.