Покровские ворота

В проеме показался президент. Это был крепкий плечистый мужчина, стройный и подтянутый, несмотря на свои шестьдесят лет. Он приветственно махал рукой. За ним появилась худенькая элегантная женщина, его дочь, и еще несколько мужчин в темных костюмах, сопровождающие члены правительства.

Президент страны-хозяйки пошел навстречу гостю, оба государственных деятеля обменялись рукопожатием и короткими речами.

Естественно, я не слышал слов, которые будут размножены вечерними газетами на миллионах полос, но я знал, о чем говорят оба деятеля. Я знал, что в эту минуту они выражают радость по поводу встречи, преданность делу мира и дают заверения трудиться во имя процветания своих народов, связанных традиционным братством.

Речи окончились. Президенты вновь пожали друг другу руки, и гость начал здороваться с приехавшими встретить его министрами и послами. Легкий ветерок чуть заметно колыхал взметнувшиеся над зданием аэропорта флаги обеих дружественных стран.

Внезапно какое-то движение произошло прямо под окном, у которого я стоял. Один из моряков медленно валился набок. Тут же двое солдат подскочили к нему, один подхватил ружье, другой – самого моряка, поддерживая его под мышки, потащил в сторону.

Передо мной мелькнуло узкое полудетское лицо с закатившимися глазами. Матросик был бел, как облачко, плывшее над его головой. К счастью, никто ничего не увидел, и церемония закончилась гладко.

Встретившие и прибывшие сели в машины с флажками, которые унесли их в город, украшенный знаменами и портретами.

Я мысленно представил, как машины мчатся по широким проспектам, вдоль которых стоят жители столицы, и как их приветствуют оба президента. Однако тут радио объявило, что наш самолет готов к рейсу, и все поспешили к дверям. Через десять минут я уже был на высоте восьми тысяч метров, сосал леденец, и руководители двух государств, их жены и дочери, их чиновники, журналисты, послы, консулы, советники и военные атташе, все это осталось где-то далеко-далеко позади и забылось почти мгновенно, и одно только узкое полудетское лицо было со мной всю дорогу и множество дней спустя.

А потом и оно растаяло в мелькании дней, и лишь в душе еще крепче укоренилась уже давно поселившаяся в ней жалость к Сереже.

Господи, как жалко мальчика! Жалко до жути. Нет слов, чтоб это выразить – до чего жалко мальчика!

– Какое у вас лицо… – услышал я тихий голос.

Я повернулся. Нина Константиновна внимательно и, как мне показалось, испуганно на меня смотрела.

– Какое? – спросил я.

Вокруг аплодировали. Коренастый дирижер широким жестом пригласил оркестр встать. Молодые музыканты шумно поднялись со своих стульев. Они лукаво поглядывали в зал, полный родичей. Они были смущены и довольны. Я с уважением посмотрел на этих птенчиков. Вот о скольких вещах я подумал, покамест они играли свою симфонию. Видимо, они играли хорошо.

16

Я был бесконечно благодарен Нине Константиновне за то, что она решила сопровождать меня на кладбище. Я безотчетно пугался этого похода, минутами мне казалось, что этот груз мне не по силам. И все же я не мог уехать из города, не побывав на могиле отца.

Кладбище было высоко на горе, поднявшись, я почувствовал, что устал. У самых ворот мы купили цветы и медленно вступили в этот белый, розовый и черный город.

Я знал, что уже давно никто не был на могиле отца, – мать после его смерти сразу же переселилась к сестре, в далекий, чужой город, отец лежал тут в полном одиночестве, и никто не приходил к его розовому камню.

С горы мой родной город был прекрасен – так живописно сползали к берегу дома, так весело плескалось солнце на их крышах, а бухта, дугообразно раскинувшаяся далеко внизу, наша главная гордость и достопримечательность, легко и свободно вбирала в себя коричневые воды.

– Вы помните, куда идти? – спросила Нина Константиновна.

Мне казалось, что помню, но понадобилось, по крайней мере, полчаса, чтоб я обнаружил розовую плиту, и когда она возникла передо мной, мне показалось, что я нашел ее случайно.

Отца хоронили в мое отсутствие, я валялся с жестоким воспалением легких, которое едва не отправило меня на тот свет, о его смерти я узнал месяц спустя. Без меня было сооружено и надгробие, без меня была высечена надпись, и когда я вновь прочел слова: «Ты каждодневно учавствуешь в нашей жизни» – и вновь увидел, что в слове «участвуешь» буква «в» встречается два раза – неизвестный грамотей начертал «учавствуешь», – я испытал нестерпимую тоску: ошибки преследовали отца и после смерти.

Я положил цветы на плиту так, чтобы астры прикрыли злополучную букву – я физически не мог ее видеть.

Тут я оглянулся и увидел, что Нины Константиновны нет, она куда-то ушла, оставив меня одного. Как всегда, она была предупредительна и деликатна. Я мог отдаться своим невеселым мыслям, не боясь, что кто-то прочтет их на моем лице.