— Да потому что теперь я ни с кем другим не могу, понимаешь?! — он тоже перешел на крик. — С того самого чертового дня я вообще ни о ком, кроме тебя, думать не могу, аж мозги кипят! Ты везде. Появляешься в квартире у Джинни, стоит мне зайти туда, и мне приходится сбегать через заднюю дверь, чтобы не сказать ничего такого. На новой фотографии в маминой гостиной. В плеере — только твоя музыка. Почему я так цепляюсь за тот поцелуй? Потому что вся моя жизнь — теперь только точка, то мгновение, понимаешь? Я не могу думать ни о чем и ни о ком другом, просто не могу. Даже, черт возьми, Кара Делевинь или Кира Найтли мне кажутся теперь едва ли симпатичными, хотя у них волосы всегда идеально уложены и не похожи на гнездо, да и характер, наверняка, куда приятнее твоего, и все равно они — не ты, и я…
Он замолчал, оборвавшись на полуслове. Желтый фонарь замигал, и в его неверном свете две тени на тротуаре, непропорционально длинные, внезапно оказались слишком близко.
— Ну вот, — голос Фреда казался растерянным, — вот ты снова. Целуешь, а потом…
— Потом поцелуй меня сам. И я не убегу.
Фонарь заморгал вновь.
Комментарий к Под фонарем Заявка:
“Джинни напивается, Рон клеит кого-нибудь, а Гермиона целует Фреда. Только чтоб он не умер!!!”
====== Мягкие стены ======
Я и не заметила, как пришел июнь. Просто глянула однажды на календарь — а там уже лето. Через мое окно видно немногое, только кроны двух или трех деревьев, разве по ним поймешь, настал ли новый месяц или еще нет. Особенно в конце весны. Это же не сентябрь, когда клены начинают краснеть при виде осени, а тополя желтеть, словно больны. Нет, нет. Июнь всегда приходит неожиданно.
Подумать только — за много лет этот год стал первым, когда я встретила начало лета — вот так, лежа на постели, а не сражаясь за собственную жизнь в перерывах между подготовкой к экзаменам. Странно. Пожалуй, мне даже нравится это: суета осталась где-то далеко, и все, что меня волнует сейчас, так это тени деревьев, которые плавают по белым стенам моей комнаты. Серое на белом. Красиво. Никогда раньше не замечала всю прелесть такой гаммы. Всегда, сколько я себя помню, меня тянуло к ярким цветам: дома у меня были самые безумные пижамы и заколки, расписание было вечно изукрашено фломастерами, а кот, мой милый, мой ласковый Глотик, был похож больше на всполохи огня, нежели на зверя. Не знала, что когда-нибудь я начну видеть прелесть в покачивающихся серых линиях ветвей на белом фоне: минимализм никогда не прельщал меня, помнится, в школе мне говорили даже, что… Черт, никак не могу вспомнить. Странно. Со сна, что ли?
По коридору кто-то быстро прошел. Прислушиваюсь, гадая, кто бы это мог быть, но подниматься так лень… Не хочется вставать с кровати.
Июнь — это месяц, когда ветер становится теплым. Никогда не замечала этого, но вчера, когда я точно так же лежала на кровати утром, я вдруг почувствовала, как в окно ворвались его порывы, как они растрепали мои волосы и заставили задрожать листы календаря на стене. Вопреки обыкновению, мне не захотелось тут же захлопнуть раму. Напротив — я скинула одеяло в самые ноги и села, зажмурившись, впитывая кожей каждую частичку неуловимого летнего бриза. Мне на секунду почудилось, что я где-то на море. Мы всегда хотели поехать к нему: помнится, летом два года назад мы долго-долго сидели вдвоем по вечерам, обсуждая и споря, куда именно нам направиться, что нужно взять с собой, что надо сделать во время поездки… Думается мне, что эти разговоры и планы доставляли нам едва ли не больше удовольствия, чем могло доставить само путешествие. На чердаке Норы, в той его части, куда через слуховое окно падали солнечные лучи, мы прибили кусок фанеры и сделали что-то вроде доски, куда прикрепляли бумажки с идеями, картами, планами. Меня всегда смешило, какой контраст составляли наши записи: мои были сделаны цветными чернилами аккуратным почерком, в то время как заметки Фреда больше напоминали врачебные выписки. Я всегда с трудом разбирала, что он писал там.
Меня всегда тянуло к ярким цветам. Неудивительно, что меня тянуло к Фреду Уизли.