Покупатели мечты

«Метро?» — спросили мы в растерянности. Несколько секунд спустя, видя, как сильно расстроен Барнабе, мы поняли их кодированный язык. Мышонок прошелся по ягодицам, нырнул между ногами и выбрался с другой стороны, прямо к запрещенному месту, где находились его половые органы. Крайне озабоченный, Мэр, кусая губы, почта безголосо причитал:

— О, сеньор мерзавец, истукан, захватчик! — И, будучи крайне подавлен, воскликнул: — Уй! Уй! Этот лишенец играет в баскетбол.

Мои друзья и публика в зале покатились со смеху. Психопаты, которые никогда не расслаблялись, впервые запачкали штаны.

Но это не было вершиной кризиса. Наихудшее случилось, когда мышь дошла до мочеиспускательного аппарата.

— Бесстыдник, он взбирается на мою статую Свободы! — закричал Мэр. Все на острове услышали его стенания.

Политик, который насмехался над всеми, который вел жизнь в развлечениях, который лишал других слова, который любил чаевые и который во всем, что он делал, искал аплодисменты и общественную похвалу, был испуган, унижен, ужасался, дрожал, чувствовал себя пристыженным, смущенным, подавленным. Он был меланхоличен, угрюм, хмур, угнетен, изнурен, ослаблен, надломлен.

С другой стороны, этот демон мышонок со своими удивительными приключениями, чтобы переполошить политика, дошел до последней степени бесславия, подлости, низости, бесчестья, позора, падения, пятнания, наглости, бессовестности, цинизма, навязчивости, хамства и гнусности. Это была битва гигантов: мышь и политик. В конце концов мышь победила политика. Победила, снискав себе славу в этой борьбе.

Не хватает слов, чтобы описать двоих сражающихся. Подобно мифологическому дракону, Мэр выпускал огонь из ноздрей, а мышь насмехалась над ним. Дошло до того, что, будучи осторожным, я заметил, что мои ловушки превзошли все ожидания. У меня появилось чувство сострадания. Я понимал, что Мэр уже заплатил, причем с лихвой, за все прегрешения, которые он совершил по отношению ко мне и остальной части группы. Я хотел помочь ему. Но что можно было сделать? Он не позволял прикасаться к себе руками. К сожалению, он должен был терпеть эту муку в одиночку.

Я вспомнил слова Учителя: «Есть моменты, когда мы остаемся одинокими, глубоко одинокими среди толпы. В эти моменты не ожидайте и не требуйте ничего ни от кого. Только вы сами не можете покинуть себя». Мэр был глубоко одинок в толпе из более чем ста человек, которые хотели помочь ему, но не могли. Уголовники тоже хотели прийти на помощь Мэру, охранники, умирая со смеху, готовы были бросить оружие, чтобы оказать ему моральную поддержку, но у них не было возможности. Улыбка и комедия объединяли уголовников и полицейских. Даже сам элитный снайпер хотел застрелить врага Мэра. Но Мэр был безымянным и одиноким революционером.

Ни один мужчина не стал бы терпеть вторжение в свои интимные сферы. Его статуя Свободы, его яички были неприкасаемы. Поэтому в этот момент положение дел изменилось. Внезапно великий политик на глазах у всех изменился. Он дал выход своей храбрости. Он больше не был политиком-миротворцем, он хотел стать диктатором, покончить с демократией, контролировать мнение других, соединить законодательную власть с исполнительной — наконец, создавать законы и их исполнять.

Никто больше не помешает его решениям — ни я, ни Бартоломеу, ни профессор Журема, ни кто-либо другой. Он занимался законодательством, создавал закон, согласно которому его враги будут устранены, в особенности проклятый оппонент. Он набрал в грудь побольше воздуха, разозлился, разъярился, вышел из себя. Но решиться на все или вообще ни на что не решиться было весьма опасно.

У него был запасной вариант: снять штаны и достать мышь из закоулков своей интимности перед логовом мужчин. Но опытный политик никогда не покажет свою обнаженность и свои «прегрешения» перед другими; это было бы концом — так подумал Мэр. Поэтому он выбрал первый вариант.