Покушение в Варшаве

– Сударь, может быть, вы окажете мне часть и войдете в наш дом? – Он не знал, как выражают благодарность врагу.

– В другой раз, – кивнул головой отец. – Вылезайте.

* * *

Граф де Флао занимал три комнаты во втором этаже. Прекрасные апартаменты с видом на реку. Александр Христофорович не стал унижать себя ни засадой, ни выманиванием Шарля-Огюста на улицу. Дело личное. Он бы даже сказал, семейное.

Когда слуга открыл, просто прошел внутрь.

– Сударь, сударь! Без доклада…

«Мне можно».

Граф обретался в гардеробной, намереваясь потребовать светлый галстук. Но вместо лакея увидел шефа жандармов, который без дальних околичностей въехал ему в челюсть.

– Полиция! – придушенно закричал слуга.

«Я – полиция». – Бенкендорф пронаблюдал на лице графа медленное узнавание.

– Я уже бил вас дважды, – сообщил он. – Сегодня третий. – Кулак снова приблизился к лицу де Флао и застыл перед самым носом. Сломать? Оставить? – Никогда больше не приближайтесь к моему сыну.

Шурка ослабил хватку. Де Флао сполз на пол и вытер кровь с разбитой губы.

– А я уже говорил вам, что вы деретесь, как мужик. Если бы вы были человеком чести, я предпочел бы дуэль. Но, во-первых, вы не человек чести…

Генерал не собирался слушать, что во-вторых. Он уже устал от издевательств над голубым мундиром. И ни в каком случае не думал оправдываться.

– Я бы не стал поганить об вас саблю. Вы подставили под удар мальчишку. Такого же дурака, как его мамаша, имевшая наивность когда-то вам поверить…

– О, она больше не наивна, – возразил де Флао.

Бенкендорф не позволил ему говорить о Яне. Взял за шею и слегка приподнял.

– Вы сегодня же покинете Варшаву.

– Это беззаконие, – прохрипел граф, норовя пнуть противника ногами в живот. – Всякий иностранец имеет право свободно пребывать в городе…

Александр Христофорович сжал пальцы.

– У меня хватит сведений доказать, что именно вы проникли к Лукасинскому. Тогда что? Арест?

Вопрос был риторическим. Эмиссар бонапартистов понимал, что немедленный отъезд – лучшее из возможного.

– Позвольте мне хотя бы написать письмо сыну. Моему отцу нравится думать, что у него есть внук.

– Нет у него никакого внука, – отрезал Бенкендорф. – Пусть слуга складывает вещи. Немедленно.

* * *

Когда-то Анна приезжала благодарить любовника за спасение первого мужа «из лап кровожадных казаков». Теперь приехала сказать спасибо за сына.

Госпожа Вонсович, слава богу, без бриллиантов, в простом визитном платье из английской шотландки и с белым воротником появилась в его кабинете ближе к обеду. Было видно, что пани не отказывает себе ни в сне, ни в размеренном завтраке: покой разливался по ее лицу, подсвечивая фарфоровую кожу ярким зимним румянцем.

Генерал встал.

– Чем обязан, ваша светлость?

Она мгновенно приблизилась к столу и опустилась в кресло для посетителей, издавая ошеломляющий шорох атласных нижних юбок и источая тонкий аромат мускатного ореха.

Мужской запах, решил Бенкендорф. Ах, Яна, Яна, характер выбалтывается в предпочтениях. Сколько ни заматывай себя в кружева, сколько ни кутайся дорогими мехами, а внутри этих лоскутков, как в бархатных ножнах, старинная стальная сабля с бело-красным темляком. Он-то видел!

– Вы прекрасно понимаете, чем мне обязаны, – проговорила графиня глубоким грудным голосом, от которого на спине волоски вставали дыбом. – Вернее, чем обязана я. Вы спасли моего сына от этого варвара Новосильцева. Неужели не ожидали, что я захочу поблагодарить?

Голос захлестнул его за шею петлей и потянул к себе через стол.

– Нашего сына, – с трудом взяв над собой верх, проговорил генерал.

Анна поколебалась. Потом сделала удрученное лицо, словно говорила: ну, раз вы обо всем догадались…

Нетрудно было догадаться!

– Сударыня, – Бенкендорф почувствовал, что с каждым его возражением удавка на горле слабеет. – Совершенно излишне было приезжать сюда… – «И вот так сидеть, шуршать, пахнуть…» – Было бы достаточно простого письма. Ведь, появляясь в кабинете у начальника III отделения, вы компрометируете себя перед своим окружением.

Анна поморщилась, показывая, что плевать она хотела на окружение – пусть знают свое место! И в этот миг очень напомнила ему старую Яну, маленькую принцессу, которая всегда шла напролом, что бы и кто бы ни говорил.

Шурка протянул руку и по-дружески коснулся ее пальцев.

– А помните, как вы в Париже поехали прямо к Талейрану требовать моего освобождения?

Маска на мгновение упала с лица гостьи, обнаружив дерзкое, храброе выражение.

– Юзеф тогда помог, – выдохнула она. – Я верю, что под Лейпцигом вы пытались его спасти.

Бенкендорф слабо улыбнулся. Сколько воды утекло! В том числе и в проклятом Эльстере.

– С учетом нашего прошлого я просто не мог поступить иначе, – вслух сказал он, вспомнив, как Яна рыдала у него на плече, когда де Флао впервые поступил с ней подло. – Много времени прошло, сударыня, и оно жестоко к нам.

– Хотите сказать, что я постарела? – возмутилась графиня.

Совсем не это. Но она уже негодовала: зря одевалась и приводила себя в порядок!

– Вы стали очень невежливы, – продолжала негодовать Яна.