Покушение в Варшаве

– Смелая ты, – с завистью протянула Оленка. Она лежала в постели на животе и с завистью смотрела на сестру. – А что отец скажет? Ты о нем подумала? О его репутации?

Катя вскинула голову.

– Какое мне дело? Наш с тобой отец погиб в двенадцатом году. Это только мамин муж.

– Ты не должна так говорить, – обиделась сестра. – Он для нас все сделал. Больше, чем батюшка. Кто приданое добыл? Бабушка прижимиста.

Катя глянула на сестру не то презрительно, не то жалостливо.

– Пришло бы время, все равно бы отдала. Да что ты все о нем беспокоишься? Я тебя о Жорже спрашиваю. Он тебе нравится?

Оленка перевернулась на спину и положила маленькую подушку-думочку на грудь.

– Не знаю. Он нам не ровня.

– А если бы был ровня? Ведь он красавчик.

Оленка охнула.

– Я о нем вот так не думала. Только как о брате. Тем более – он так похож на папа.

– В том-то и дело, что похож! – Катя торжествовала. – Не у матери же ты будешь отбивать ее кровное. А тут то же самое, только моложе.

– Катя, ты гадкая! – Оленка решительно села в кровати. – Не хочу с тобой говорить. Не знаю, что у тебя в голове.

Катя пожала плечами.

– Не хочешь, не говори. Но записку-то ему написать можешь? А я передам. На балу в Благородном собрании. Не хочешь? Ну, как знаешь.

Она и сама не сказала бы, почему ее так беспокоит еще вовсе не завязавшийся роман сестры с бастардом отчима. То ли не хотела, чтобы Оленка раньше нее выскочила замуж за Белосельского. То ли просто сочувствовала всем влюбленным – а Жорж влюблен. То ли знала о сестре нечто такое, чего не расскажешь, и пыталась уберечь прежде, чем разразилось непоправимое.

Хозрев-Мирза тем временем пытал астролога.

– Что меня ждет? В любви. Не надо про будущее.

Менухим не знал, что и ответить. Приносить дурные вести – не просто опасно, но и лишено мудрости. Принц и так знает, что его жизнь коротка. Все шахзаде рождаются с этим знанием. Пока отец на этом свете, их холят и лелеют. Ведь неизвестно, кто взойдет на престол. Кто останется после кровавой схватки с братьями. Потом участь принцев может быть весьма плачевной: они падут на землю со стуком сухой ветки…

Поэтому юноши наслаждаются всеми благами мира, пока могут. Если срок смертного короток, то у шахзаде еще короче. Что делает их чувства горячими, как пламя, а все картины мира – пленительными и яркими, как не бывает у обычных людей.

Наш принц подошел к краю своего пути. Звезды ни при чем. Родные – отец и дед – отправили его белому царю как аманата, которого можно казнить, чтобы смыть позор, который лег на всю Персидскую державу. Лишняя девушка на этом пути – только еще одна остановка, отсрочка неминуемого, отдых в шатре, разбитом на полях Гюлистана.

– Так что говорят звезды?

Менухим осклабился. Его острая, как у хорька, умная мордочка изобразила отчаяние, длинный нос подергивался, точно он высунул его из норки разведать погоду.

– Эта девушка сама соловей среди роз, – молвил он. – Ради нее не следует останавливаться. Есть буйные кобылицы Ахалциха, которые никогда не признают над собой руки седока. Такова эта дочь паши. Она блестит на солнце, привлекает глаза. Но с ней трудно справиться, а у вас так мало…

Он чуть не сказал: «времени». Принц укоризненно глянул на астролога. Глубокие черные глаза газели, длинные локоны «зюль» и гибкий стан придавали самому Хозрев-Мирзе сходство с гурией долин. Но упрямо пробивавшиеся над губой усики, привычка поминутно хвататься за рукоятку кинжала и широкие плечи сказали бы всякому недоверчивому, что перед ним мужчина. Каджарский принц. Хотя сами руки с девичьими перстами, унизанными тяжелыми кольцами… умереть от таких рук даже как-то стыдно.

– Не огорчайте шахзаде пустой болтовней, – потребовал от астролога Салех. – Если звезды не благоволят нам, мой господин, – обратился он к наследнику, – не велеть ли подать мокко? Опрокинем чашки. Посмотрим, что сулит гуща. Говорят, турки в этом весьма искусны. Но ведь научились они у нас!

Юноша радостно закивал. Зычный окрик Махмуд-паши заставил слуг пошевелиться. Вся комната наполнилась благословенным ароматом покоя. Как на резном балконе в тени виноградных лоз. Лукум, засахаренные орешки, лепестки роз в меду… Первые чашки быстро высохли.

Паши разом по повелительному жесту Салеха опрокинули их донышками кверху. Дав остаткам жижи стечь по стенке, сотрапезники перевернули белый фарфор и с самыми серьезными лицами заглянули внутрь. У каждого вышло свое. У посла Эмир-Казима – нечто, напоминающее длинную набережную с фонарем.

– Мы едем в Петербург, – предложил разгадку принц.

У Салеха бурные волны.

– Возможно, вы вернетесь в Англию, – задумчиво сказал доктор, разглядывая рисунок. – Трижды благословенный путь.

Паша глянул на него с неудовольствием. Он сам вовсе не так любил Лондон, как этот хабиб, который учился там не только тайнам врачевания. Почти все, кто был на острове, впитывали там какое-то непонятное чувство, разъедающее душу, как туман легкие.

У самого доктора гуща на краю чашки образовала длинный мазок, напоминавший вырезанный из глотки язык, – ну, все же видели на рынке говяжьи внутренности.