Пол и секуляризм

Связь секса с браком и деторождением не была чем-то новым, но новые формы этой связи на Западе проистекают от протестантской Реформации, для Вебера и многих других, источника индивидуализма и превращения религии в частное дело. Вебер предполагает, что подчинение секса браку было чертой раннего религиозного учения, исходно попыткой духовенства укротить разнузданное эротическое начало оргиастических сект, но позднее это стало особенностью протестантизма. Дюркгейм полагал, что брак направляет сексуальное желание женщин (более «инстинктивное», чем у мужчин) на общественно желательные моральные цели[198]. Дженет Джейкобсен связывает протестантские представления о свободе с регулированием сексуальности браком. Для Лютера, пишет она, «протестантская свобода — стимулирование сексуальности в пику безбрачия духовенства и монахов, и это стимулирование прежде всего брачной и репродуктивной сексуальности»[199]. Вслед за Вебером, она строит общий тезис на том, что секулярное понятие индивидуальной свободы (а также морали) зависело от канализирования сексуальности в брачные связи и направления ее на деторождение. Действительно, сама концепция детства как отдельной стадии жизни — отличительная черта современности. Арьес показал, что науки о детстве (педиатрия, возрастная педагогика, идентификация подросткового возраста как отдельной стадии развития, появление специальной одежды), как и визуальная репрезентация, изображающая детей детьми, а не маленькими взрослыми, восходит к XVII веку[200]. Начиная с XVIII века, как рассказывает Жак Донзло, врачи и чиновники создали «обширную литературу на тему сохранения детей». Особое беспокойство вызвал высокий уровень смертности младенцев, отданных на попечение кормилицам, и детей в сиротских приютах[201]. Потребность в спасении детей увязывалась с исполнением обещания о воображаемом, бесконечно откладываемом будущем, в котором каким-то образом откроется смысл жизни[202]. Эдельман отмечает, что это не столько реальные дети, сколько иконический Ребенок, воплощающий в себе это «обещание естественного трансцендирования пределов самой природы»[203]. Иконический ребенок, с определенной точки зрения — субститут Христа как искупителя, он ускользает от смерти, но обещает он не воскрешение на небесах. Этот Ребенок предлагает «гарантию того, что социальный мир, в котором мы занимаем наше место, сохранится, когда нас уже не будет»[204].

Персли развивает этот тезис, указывая на то, что темпоральность модерна, как это ни парадоксально, статична. Национальное государство и семья, пишет она, — это два института, которые производят современные формы безвременья. Она отмечает, что «время часов и календарное время, которые измеряют современное гомогенное линейное время и возникли вместе с подъемом современного национального государства, основаны на единообразной длительности и бесконечном повторении»[205]. Анн Мартен-Фюжье предлагает похожее наблюдение:

Семья воплощала в себе два противоречивых качества. Она была регулярной в силу повторения периодических семейных ритуалов. Но это регулярное и циклическое время, гладкое и непрерывное — время, не угнетающее индивида, а текущее сквозь него в биологическом континууме — должно было установить своего рода вечность[206].

Предсказуемый, естественный факт полового различия обеспечивал надежную стабильность семьи и нации. Стабильность была одновременно вне времени — половое разделение труда и брак, которые его институционализировали, считались «естественными» явлениями — и внутри него, она гарантировала, что настоящее будет двигаться в будущее, разделавшись со смертью и с потребностью в религиозном утешении перед лицом смертности.

Надзор за семьей

Когда гендерные различия начали играть новую, фундаментальную роль в дискурсе секуляризма как гарантия сохранения нации, вопрос о супружеской паре стал вызывать все большую общественную озабоченность. Мужья, жены, женщины, сексуальное поведение, дети — все аспекты приватной домашней сферы — стали объектом обязательного государственного регулирования. Обязанности по регистрации браков, рождений и смертей перешли от религиозных институтов к государственной бюрократии. Число законов о семье (возраст партнеров, усыновление, наследство, криминализация адюльтеров, установление законнорожденности, права незаконнорожденных детей, границы родительской власти и основания для развода, если таковые были возможны) выросло (многие из них были основаны на Наполеоновском кодексе 1804 года), филантропические организации пропагандировали брак среди нищенствующих или работающих бедняков.