Поле боя при лунном свете

– На следующий день, – неожиданно продолжил Шалом, сосредоточенно раскуривая сигарету, которую он без спроса вытащил из моей пачки, – я в положенный час, не помню уже во сколько, явился в положенное место на берег моря. Понимаешь, когда живешь среди гоев, желательно, назначая свидание, выяснить, не принадлежит ли твоя… – он употребил английское, не помню уже откуда известное мне, выпускнику советской безъязыковой школы, старомодное слово «sweetheart» которое я мысленно перевел кондовым русским «дроля» – не принадлежит ли твоя дроля к нацистской организации. Короче, явилось трое, а мои руки и ноги, несмотря на их длину, совершенно не были в те времена приспособлены к тому, чтобы ломать аналогичные орудия у ближнего своего. Знаешь, в том, как меня били, чувствовалось некое противоречие. С одной стороны, явно прорисовывалась конечная цель, с другой стороны – стремление продлить удовольствие. Так, например, одному, высокому с густыми черными усами, двое других так и не дали ударить меня ногой по кадыку. Он плюнул и перешел к атаке на яйца, чтобы, как он выразился, больше не плодились. Судя по нынешнему содержимому моей семьи, это ему и его друзьям также не очень удалось. Помогло то, что они были хорошо подогреты спиртным и отпихивали друг друга, сражаясь за право нанести решающий удар. И тут на пляже появилась компания негров. В принципе, будь мои палачи потрезвее, они бы сориентировались в ситуации, поскольку негры в массе своей уже научились различать, где бледнолицый брат, а где, как выразился автор хрестоматийного «Гайаваты», «Б-гом проклятое племя». Так вот, по логике вещей, растолкуй они неграм в чем дело, их вполне можно было бы подключить к борьбе против общего врага. Но это были не просто антисемиты, а нацисты. Да еще и пьяные. Одна реплика, брошенная в сторону негров, и боевые действия переместились на несколько метров в сторону от меня… Знаешь, мы не зря в Пурим прославляем Харбону. Сказано, что из каких бы соображений человек ни спас тебя, надо благодарить его до конца жизни. Поэтому, хотя и не шибко веря излияниям ухаживающих за мной спасителей в негритянской трущобе, я не сомневался, что их послал Вс-вышний, и этого было достаточно. Впрочем, строго говоря, и Дженифер с ее друзьями тоже послал мне Вс-вышний. Коль скоро я сам не собирался возвращаться к своему народу, пришлось подтолкнуть.

Родители нашли меня с полицией через два дня. Та же полиция не захотела открывать дела, сказали: «Нет свидетелей. Ваш сын принимал участие в пьяной драке». И тогда я произнес главное слово: «Израиль». Здесь я и к Торе вернулся – как понимаешь, было с чего – и спортом начал заниматься, но дело вот в чем. Иногда думаю, не случись этой истории, так вот и смотрел бы я из-за океана, как народ мой сражается за свое существование. Смотрел бы и прятался.

– А так оказался в эпицентре борьбы за приход Машиаха, – усмехнулся я.

– Уже не в эпицентре, – серьезно ответил Шалом. – Эпицентр немного сместился.

– То есть?

– Рувен, – сказал Шалом. – Ты работаешь в «Шомроне», у тебя перед глазами дети. С другой стороны тебе под пятьдесят.

– Мне со всех сторон под пятьдесят, – вставил я.

– Со всех сторон, – согласился Шалом и продолжал. – Тебе под пятьдесят, следовательно, в шестидесятых-семидесятых тебе было…

– Мы заложим эти данные в компьютер, – сказал я. – Дальше, пожалуйста.

– Так вот дальше. Чем объяснить, что ребята в «Шомроне», да и другие юные поселенцы, носят длинные волосы точь-в-точь по моде шестидесятых-семидесятых. Харейдим – ни в коем случае. Светские, правда, отпускают иногда волосы, но, как правило, они либо оквадрачивают себе голову, либо изображают из них щетку зубьями вверх. Ну, еще косички носят. А вот когда я гляжу на наших ребят, чувствую себя опять семилетним – как будто передо мной компания моих старших братьев с друзьями.

– Понятно, – ответил я и достал сигарету. – Можно закурить?

– Нет, – кивнул он. – Продолжай.

– Спасибо, – сказал я, щелкнул зажигалкой и сладко затянулся.

– Пошли на улицу. Я тоже покурю, – заявил Шалом, и мы, взяв автоматы, вышли под свечение ракет, под рокотание вертолетов, под мифические или реальные пули террористов.

– Скажи, кто у вас в Америке в те времена носил длинные волосы?

– Да кто только не носил – и хиппи, и анархисты, и просто левые всех мастей, а еще те, кто были против войны во Вьетнаме, пацифисты всякие, короче, все.

– Не все, а все, кто был против. Причем, учти, что таких плюс им сочувствующих в стране было большинство, а революции так и не произошло.

– Потому, что все знали, чего они не хотят, а вот чего хотят…

– Именно. Ответы были разные, но это не важно. Длинные волосы это не униформа ответа, это униформа вопроса. Почему мы так живем? Зачем мы так живем? Правильно ли мы живем? Понятно, что неправильно – люди никогда не жили правильно – может, только в годы царствования Шломо. Отсюда – вопрос – всегда протест.

– Ну, а сейчас?