Поле Куликово (СИ)

-Пожалуй, боярин, умыть руки, - голосок строгий, а тёмные глаза смеялись, и от этого смеха Ваське стало свободно и уютно. Вот не думал, не гадал, что посреди воинского лагеря найдёт привет и заботу. Отвык уже от этого... Пока плескался водой, приметил: были в лагере и другие женщины, все в тёмных одеяниях, - может, монахини. Были здесь и мужчины-монахи - трое из них неподалёку собирали повозку с высокими бортами. Представил, каким станет этот уголок в тылу войска, когда начнётся сеча, и поспешил отогнать видение. Ему случалось бывать в походной лечебнице после сражений, когда мёртвые убраны, раненые перевязаны, и всё-таки не мог долго выдержать. Как же она-то?..

Вышла Дарья и подала вышитую льняную ширинку. Подруга, раскачивая в руке кувшин из-под воды, сказала:

-Дед говорит - ты ему нынче не понадобишься, а мне велел посмотреть, чтобы вас не тревожили. Дак вы закройтесь, там ремень изнутри застёгивается.

Тупик засмеялся, а Дарья покраснела.

-Мы копьём подопрём полог-то, вернее будет. Спасибо за ключевую водичку, касатка, а боярином меня больше не зови. Василий Андреич аль Васька.

Когда сели рядом на лавочке за неструганый стол, Дарья сказала:

-Только в железе тебя и видела доныне. Думала, ты и под кольчугой-то - железный. - И вдруг взяла его руку и поцеловала.

Одолев смущение, он обнял её за плечи, притянул к себе, она вздрагивала под его рукой, и он стал целовать её косы, щёки, нос, пока не коснулся губ...

Это - необъяснимо: чужая, почти незнакомая девушка - словно его родная кровинка, его неотделимая половина - навеки. "Это - потому, что я спас её", - говорил себе Васька и не верил. Ведь скольких спасать ему приходилось!.. Послушная его рукам, она попросила:

-Не надо, Вася, будет...

-Людей боишься? - спросил он шёпотом.

-Не боюсь я никого. Сюда не войдут, да и чего мне бояться с тобой! Я за тебя боюсь... Молюсь я за тебя, Васенька, всегда молюсь и теперь... Коли случится, что с тобой - прокляну ведь себя, жизни лишу, коли по моей девичьей слабости на тебя падёт какая беда. Твоя ведь я - душой и телом, поклялась перед Господом ничьей не быть, кроме как твоей, и сдержу клятву до смерти.

Он целовал её, изумлённый этой её клятвой, она гладила его кудри и молчала, пока чей-то голос снаружи не пробудил обоих от полусна. Тогда она стала угощать его, налила в ковшик шипучего мёду, присланного главным лекарем из его запаса. Васька уговорил девушку пригубить из того же ковшика, разломил надвое краснобокое яблоко - дар жителей села Монастырщины и, потягивая хмельной напиток, попросил Дарью рассказать о её мытарствах. Дарья увлеклась, не замечая его мрачных глаз, пока не спросил, тем голосом, какой она слышала однажды на коломенской дороге:

-Этот Бастрык, он - в войске?

-Не знаю, Вася... Говорят, сгинул с какой-то иконой, - видно, дорогая была.

-Жив буду - сыщу. Всем своим другам накажу о нём по Руси спрашивать.

-Да Бог - с ним, Вася! - девушка огорчилась, что своим рассказом расстроила гостя. - Что он нам - теперь?

-Сыщу! - Тупик сжал кулак. - За насилие над тобой он мне ответит. Зверь! Мыслимое ли дело женщину силой брать? Басурманы и то не каждый ныне на такое идёт. А наших государь велит на месте казнить за насилие. Пока жив, искать его буду.

-Ты где - теперь? - Дарья хотела увести гостя от неприятного разговора. - Опять, поди, впереди войска станешь?

-Теперь-то я, Дарьюшка, - у Христа за пазухой. Кончилось моё удальство: при государе буду, в его дружине посередь большого полка.

-Ой, ли? Не верится мне.

-А ты поверь, - Тупик улыбнулся, придав лицу безмятежность, но тревога в глазах девушки не растаяла - она не поверила ему, а он не ведал, сколь близок был к истине. Отодвинул ковш, притянул к себе Дарью, поцеловал и поднялся из-за стола.

-Уже уходишь?

-Пора мне, касатка. Князь отпустил лишь до полудня.

В её глазах навернулись слёзы, он взял её за плечи, высушил губами васильки, отстранил, оглядел всю - от золотистой макушки до сыромятных сапожек, обшитых по косо срезанному верху полоской голубого сукна, задержал взгляд на их складчатых подъёмах, где в гармошке рубцов таились пылинки вёрст, которые судила этой девушке судьба-мачеха, опустился и прижался лицом к её коленям.

-Милые ноженьки, страшно мне подумать, сколько они прошли. Так не уж то им ещё мерить пути невольников? Нет, Дарьюшка, лучше мы все тут поляжем.

-Не надо вам помирать - вы лучше побейте Мамая.

Она обняла его голову, и первый раз поцеловала Васькины кудри.

-Я одно поле под Москвой знаю, - заговорил он. - Оно - васильковое, что твои глаза - синь ненаглядная... Как воротимся из похода, пойдём туда вместе? Есть поздние васильки, они долго цветут.

Она не ответила, прижимаясь к нему.

-...И будет у нас свой дом, и малые детки будут - как те васильки, весёлые да синеглазые. В рожь забегут - потеряются.

Она засмеялась.

-...Ты пойдёшь за ними, станешь искать - да и сама сгинешь, то-то беда! Золото да синь во поле широком, как искать стану вас, любых моих?