Поле Куликово (СИ)

Тих был русский лагерь. Неярко горели сторожевые костры. Кто-то молился, кто-то поминал родных, свой дом и осеннее поле, кто-то мечтал о славе, богатой добыче и добром степном коне, кто-то точил меч и топор, проверял рогатину и лук, кто-то рассказывал сказки о богатырях, а кто-то - весёлые сказки, напоследок потешал товарищей. Старый слепой лирник с поводырём завернул и к костру звонцовских ратников. Ивашка Колесо сбегал куда-то, поднёс гостю медный ковшик, но тот покачал головой: ему, мол, ещё у других костров петь. Голос сказителя был хрипловатый, с гнусавинкой, но песня-сказание в его устах с первых слов заворожила слушателей, и пока он под звоны струн пел-говорил о дедовских временах, когда стоял златоглавый Киев, наводя страх на Дикое Поле, ни один не шелохнулся, и слёзы нетронуто высыхали на щеках и усах мужиков. Оборвалась бывальщина, лирник встал, поклонился:

-Бейтесь, ратники, с силой поганой, как бились наши прадеды, и о вас песни сложат. Сам я сложу - завтра, может быть.

Ещё раз поклонился и ушёл в темноту, к соседям. Николка Гридин, накалённый песней, толкнул соседа:

-Слышь, Алёха?

Алёшка Варяг не шелохнулся, поглядывая через костёр на Юрка Сапожника, который только-только воротился из лагеря у Непрядвы. Сотский даже коня ему давал, чтобы жену проведал. Нет, не затихло ревнивое сердце Алёшки, хоть и примирился с судьбой и с Юрком подружился. Приглядывался к новому другу и не мог постигнуть: чем взял сердце Аринки этот безусый мастер-сапожник? Обыкновеннее парня и представить себе трудно.

-...Слышь? - шептал Николка. - Пошли к сотскому в дозор проситься - от нас в ночь снаряжают, я слышал. К татарам подкрадёмся, по коню добудем.

-Ох, и дурачок ты ещё, Николка, - усмехнулся Алексей. На што отец взял тебя в поход?

Николка засопел, отвернулся.

С того дня, как покарал врага своей рукой, в душе Алексея словно что-то переломилось, одна половина отпала, другая выросла, заняла всё существо парня. Он стал молчалив, хотя и не угрюм, исполнителен по-умному - не боялся собственную сметку во всякое дело внести, чтобы делать скорее и лучше, приглядчив - опять же не из любопытства, как иные деревенские парни, переимчивым и хватким оказался. Прежние шалости и ухарство отмёл враз. "Экой ведь золотой мужичок в озорнике сидел, - дивился Фрол Пестун, присматриваясь к Алёшке. - Видно, ратное дело - по душе ему. Жаль, коли боярин заберёт в дружину, ведь из Алёшки добрый бы вышел хозяин ".

Парню походная жизнь пришлась по нраву, одно лишь беспокоило: часто мерещился убитый ими лазутчик с раскинутыми по траве руками, с кровавой головой. Во снах он не раз вскакивал, бросался на Алёшку, тот бил и промахивался, в ужасе бежал, чуя за спиной дыхание врага. Просыпаясь в поту, бранил себя за трусость, стыдился снов, клялся, что в следующий раз не побежит, но если сон повторялся - снова убегал. В одной из деревень Алёшка сходил в церковь, поставил заранее припасённую свечку Георгию Победоносцу, моля святого дать ему силу Духа. С того дня казнённый враг не тревожил сны парня. Теперь ночами Алёшке часто являлся вороной конь - то плыл над туманным лугом, то мчался вдали, развевая чёрную гриву, то приближался к походному ложу парня, косил на него огненным глазом, бил копытом...

-Ты не обижайся, Николка, - Алёшка тронул товарища за плечо. - Сотский знает, кого в дозор послать, полезем, так обозлится и не пустит. А коня в дозоре не добудешь, вот кабы в разведку...

Николка вздохнул.

-Малец - ты, Николка, правда...

Простота, в которой открылся большой мир сыну кузнеца Гриди, вначале обескуражила, а потом даже обрадовала его. И князья- такие же люди, только одеты богато да власти у них много, а горожане мало отличаются от деревенских. Женщины в городах, правда, - красивее, но то - от одежды. Наряди-ка поповну Марьюшку в тот летник, что видел он на одной коломянке в день приезда великого князя, да от неё глаз не оторвёшь. Даже разведчик Васька Тупик и его товарищи - обыкновенные люди. Но тем сильнее хотелось Николке отличиться в каком-нибудь отчаянном деле, а заговорит об этом - над ним посмеиваются. Как не обижаться!..

-Фрол! Таршила! - позвал из темноты голос сотского из кметов московского полка. - Поднимайте свои десятки - в охранение станете, где указал. Я вас сменю.

Николка вскочил и, забыв обиду, хлопнул по спине товарища... С четверть версты шли в темноте, потом залегли цепью. Жутки и сладостны - минуты ожидания, когда твоё тело согревает землю, уши ловят каждый звук, глаза - каждую мелькнувшую тень на земле и в небе. Николке хотелось говорить соседу обо всём, что замечал и слышал, но он помнил наказ Таршилы: без нужды не шептаться, ибо плеть у него - под рукой. Вдали по степи разливалось зарево, но Николка ещё не догадывался, что это - такое, а спросить соседа боялся. Седыми привидениями из низин выползали туманы...