Поле Куликово (СИ)

С посада, от сёл Напрудского и Луцинского к плотине уже потянулись мужики и ребятишки. Мельнику - беда, народу - потеха. Бешенство весенней воды веселит сердце и кружит голову почище хмеля. Уже перебросили длинную верёвку через поток там, где он, выравниваясь после крутого падения, рождал первый изогнутый гребень. Держась за верёвку, рыбаки входили в ледяную воду по пояс, ставили на дно хвостуши - трёхаршинные верши с широким четырёхугольным зёвом, плетённые из ивовых прутьев, - с подвешенными к ним тяжёлыми камнями и, привязав хвостушу к верёвке, выскакивали на берег, бросались к костру и натягивали портки, стуча зубами и приплясывая. Адам, оставшись в исподнем, вошёл в середину потока с громадной хвостушей. Вода уже доходила ему до груди, а он не останавливался.

-Адамушка, привяжись к верёвке! - кричал с берега сухонький мужик, стараясь пересилить рёв воды и голоса людей. - Уташшит тебя водяной в омут, привяжись, родненький!

Адам не оглядывался. Устанавливая снасть, он с головой ушёл в поток, на берегу ахнули, двое мужиков, ещё не обсохших, рванулись к воде от костра, но Адам вынырнул и, фыркая, побрёл к берегу, волоча за жабры крупную, рвущуюся на волю щуку. Его встретили хохотом, он бросил рыбину на землю, сунул в рот кровоточащие пальцы, кто-то накинул на него зипун.

-Ай да Адамушка, бес водяной!

-Купца по хватке видать: он и тонуть будет, а на берег со шшукой в руках вылезет.

-Кто мешает - ныряй да хватай, - смеясь, сказал подошедший с оружейниками Вавила Чех.

-Опустил хвостушу-то, слышу - ка-ак жахнет! Вода-то - слеза, вижу, мотается в верше - ей голову прутьями защемило, не то бы вывернулась. Я головой в хвостушу и унырнул, потому как за хвост её, сатану, в воде не удержать, - нащупал жабры, да и выволок. Токо жабры у сатаны - што пасть с зубами, искровенился. Но - шалишь, не таких шшук имали.

-Не укусишь, небось, щука, она молодая - хороша, жареная.

-Да и эта - не стара, вишь, голова плоская - донная это, из крупной породы.

-А вот мы спробуем.

Суконник всыпал в раскрытый щучий зёв горсть соли, влил конопляного масла, обложил рыбину листами смородины и веточками укропа, завернул в холстину, уложил в разрытый костёр и забросал горячим песком.

-Теперь наваливай - штоб жаром её проняло. К закату спечётся.

-Искусник ты, Адамушка, - подольстил сухонький мужик.

-Какое там! Вот Каримка - тот искусник. Трёхпудовую шшуку так сготовит - язык проглотишь.

-Вечор, говорят, отпросился он да пошёл со своими татарами вверх по Неглинке. Там тоже пруды спускают.

-От рожа басурманская! Дозвал бы, што ль?

-Он тя искал, дядя Адам, - сказал мальчишка из бронной слободки. - Ему сказали - ты в ополчении.

-Ну, коли так... Да зря он туда пошёл. В неглинских прудах уж нет той рыбы, што на Яузе попадается. Тут и стерлядку, и осетришку можно схватить, там же - густёра одна.

Мужики начали разоблачаться - пора вынимать верши. Адам достал из мешка белый сухарь, угостил мальчишку, спросил:

-Не студно в лаптишках-то, Андрейка?

-Да нет, дядя Адам. Я ноги старыми кожами обернул да шерсти положил - не студит.

-Што братка?

-Поправляется. Взял подряд у Вельяминовых на два панциря, рубли уж бить начал для проволоки.

-Слава Господу, теперь ничё, заживёте.

-Да мы не бедствуем шибко, и дядя Вавила когда поможет, он - тож из бронников.

Адам крякнул и, глянув на пушкаря, стоящего поодаль над потоком, сказал:

-Ты забеги завтра ко мне. Я те кафтанишко из свово сукнеца подарю, да и сапожишки найдём.

-Благодарствую, дядя Адам, да отдаривать нынче нечем.

-Сочтёмся, Андрюха, ты не думай о том. Моему соседу, набойщику, нужон рисовальщик. Пойдёшь?

-Не, дядя Адам, я брату рубли бить помогаю, узоры для панцирей выдумываю. Да и сетку научился вязать.

Адам досадовал на себя. Знал ведь, что старый бронник Рублёв погиб на Куликовской сече, его взрослый сын вернулся домой с тяжёлой раной руки, значит, не мог заниматься своим делом, а ему ведь надо кормить старую мать и младшего брата с сёстрами. Как мог забыть? В прежние зимы в кулачных боях на льду реки Москвы и неглинских прудов суконники и кожевники обыкновенно становились в один ряд с бронниками, чтобы уравнять мощь кузнецкой слободы. Адам-суконник, Данила-бронник, Карим-кожевник оказывались воеводами своих ватаг, часто встречались, дружили домами. Минувшей зимой кулачных потасовок не было, и вот на тебе - забыл, покинул друга в несчастье. В сытости чужого голода не понять. А Вавила, человек пришлый, значит, понял?

Рыбаки уже начали выволакивать на берег хвостуши. Струя забивала рыбу в узкую часть прутяной снасти, и хоть горловина и была широка, у мелкой и средней рыбы не хватало силы выброситься из ловушки. Почти каждая хвостуша была набита до середины, в иных, попавших в удачную струю, рыба торчала хвостами наружу, билась и выскакивала, когда горловину приподнимали над водой. Мужики опорожняли верши на лужайку и спешили поставить снова.